заглатывает рельсы. Этот путь был построен, когда компанией овладела грандиозная идея расширения, когда мечталось об исследовательских станциях и поездах, бороздящих Запустенье вдоль и попрек. Но вскоре линию забросили вместе с самой идеей, сочтя проект слишком рискованным.

– Вы когда-нибудь воображали, как едете по этой ветке? – спрашивает Мария, не отрываясь от окуляра.

– Стараюсь не воображать. Команда называет это Призрачной дорогой. Понимаю, звучит довольно напыщенно и компании такое название не по нраву, но, похоже, оно прижилось.

– Ну да, всем нам известны умозаключения Ростова об опасности воображения.

– Да-да, лучше думать как можно меньше. Конечно же, я стараюсь следовать этому совету.

От Марии всю жизнь ждали, что она тоже будет ему следовать – не думать слишком много, не приставать с вопросами. Не давать воли воображению.

Небо в отдалении закрывает тень, похожая на чернильное пятно. Оно движется, меняет форму, сжимаясь и разворачиваясь в воздухе. Судзуки бормочет по-японски что-то, звучащее как ругательство.

– Как красиво! – не сдерживает восторга Мария.

Птицы, сотни птиц. Нет, тысячи. Та одинокая птица, которую она видела в пустом небе, превращается в стремительную бурлящую массу, которая попеременно оборачивается то тенью, то драгоценным камнем, сверкающим радужными бликами.

– Так часто бывает? – спрашивает Мария.

Судзуки смотрит в другой телескоп:

– Мы и раньше наблюдали мурмурацию[3], довольно распространенное явление для этих мутаций, но не в таком масштабе.

Мутация. Одна птица превращается в другую, меняет поведение, расцветку, размер. Что об этом говорится у Ростова? «Быстрые и географически локализованные трансформации». Невозможно оторвать глаз от этих птиц.

– Что она делает? То есть они.

Однако Мария уже не уверена, что это множество птиц, а не одна.

– Беспокоиться не о чем, – спешит ответить картограф, но тоже не отрывается от телескопа.

Мария уже сталкивалась с такой полной сосредоточенностью, когда заходила в мастерскую отца и замечала его воодушевление. Волна скорби наваливается с такой силой, что приходится вцепиться в телескоп, чтобы устоять на ногах.

Пульсирующая туча птиц прокатывается по небу, растягиваясь, сокращаясь, а затем падая, подобно капле воды, но тут же вновь раскрываясь, словно крылья бабочки. «Откуда эти птицы знают, как нужно двигаться? Словно ими управляет единый разум». Мария представляет себя летящей в этой туче с широко раскинутыми крыльями, двигающейся в танце, чей рисунок она понимает лишь отчасти.

В рубке темнеет. Во всех окнах появляются перья, глаза и острые клювы. Крылья хлещут по стеклу. Мария и Судзуки в самом сердце мурмурации.

– Отвернитесь скорее! – кричит Судзуки.

Его голос доносится будто издалека, а Мария не в силах отвести взгляд. Ярко-желтые глаза смотрят на нее, им нет числа, но всех направляет один разум, совершенно чуждый, неодолимый. Мария не может отвернуться, однако смутно осознает, что Судзуки встает перед ней и разводит руки, как будто обнимая, но не притрагиваясь к ней. Только ей не нужно, чтобы ее закрывали, она хочет видеть. Даже в этом мельтешении перьев и клювов она вспоминает слова отца: «Смотри внимательней». Мария уклоняется от охраняющих рук картографа и снова припадает к телескопу. А оттуда на нее смотрит единственный желтый глаз.

Где-то наверху раздается грохот, и птицы вихрем уносятся прочь, как будто башня была игрушкой, которую они подержали в когтях и бросили. Свет снова льется в окуляр, от пулеметной вышки в воздухе расплывается дым, а темная туча изгибается и вытягивается к северу. Мария чувствует на спине мужскую руку – Судзуки отодвигает ее от телескопа, его голос звенит в ушах, но она не понимает слов, не осознает вообще ничего, кроме этого глаза в окуляре. Кроме разума, наблюдающего за ней.

Люк в небо

В тот момент, когда появляются птицы, Вэйвэй и Елена крадутся за Воронами. Они пробовали проследить за капитаном, но подобраться к ней в запертой каюте оказалось трудно даже для Елены. Зато Вороны порхают от вагона к вагону. Они подслушивают за дверью, знают по именам всех пассажиров, не спускают глаз с команды. Куда ни пойди, повсюду звякают их пряжки и хлопают полы черных сюртуков.

Елена уже невзлюбила их. Сказала: «Они говорят не то, что думают, и выражение лиц не совпадает со словами». Вэйвэй и Елена застали Воронов, когда те брали себе больше воды, чем положено. И Вэйвэй пришлось остановить Елену, решившую было прокрасться в их каюту и украсть украденную воду, хотя ей самой очень этого хотелось.

– Почему ты их так называешь? – спрашивает Елена.

Они стоят в тамбуре рядом с каютой капитана, тщетно дожидаясь возможности снова взглянуть на нее.

– Воронами? Так они же приносят несчастье. И еще одежда… Их сюртуки похожи на черные перья.

Глупо говорить такое Елене.

– Несчастье?

– Да. Вороны… плохие… – Вэйвэй осекается, проводит каблуком по полу и поправляет себя: – Вороны – просто птицы, а эти люди – они плохие.

Обеим надоедает ждать, и Елена оборачивается к окну. Птицы. Вихрящиеся узоры в воздухе, скопление перьев и крыльев, темноты и полос света. «Можно упасть в этот омут и никогда не вынырнуть», – думает Вэйвэй. Потом поворачивается к Елене и видит, что безбилетница со странным, то ли испуганным, то ли тоскующим выражением лица прижимает ладони к стеклу, а бурлящая туча все приближается и приближается, пока не оказывается прямо над поездом и множество крыльев не заслоняет свет.

Вэйвэй и Алексей сидят в столовой команды, прячась от пассажиров и подкрепляясь сырными крекерами. Повар говорит, что суп временно исключен из меню, а питьевая вода строго нормирована. Зато по рядам передают стаканы с каким-то тошнотворным пойлом. Вэйвэй незаметно выливает содержимое своего стакана в вазу с увядшими цветами, что стоит посреди стола. Похоже, туча птиц нарушила шаткое равновесие, сохранявшееся в поезде. Тонкие струйки ворчания и жалоб на то, что воды дают слишком мало и поезд движется слишком медленно, превратились в гигантские волны. Один вид униформы уже вызывает шквал визгливых упреков в вагонах и первого, и третьего класса.

– Капитану нужно показаться на людях, – тихо говорит Алексей. – Пассажиры не полные дураки, понимают, что у нас не все в порядке, а Воронам они доверяют не больше, чем мы.

Вэйвэй хмыкает. Она лишь вполуха слушает, что говорит Алексей; ее беспокоит поведение Елены. После появления птиц безбилетница выглядела неуверенной, отрешенной. Даже не соблазнилась на предложение еще раз взглянуть на паровозную топку. Вэйвэй мрачно смотрит на потолочные вентиляторы. От жары мысли еле ворочаются в голове.

– Ты можешь что-нибудь сделать, чтобы они работали как надо?

– Мы стараемся, – потирает глаза Алексей. – Но мы же не волшебники. Нужно просто доехать до источника, и все будет хорошо.

Но до источника еще много миль.

– Ты говорил с Марией Петровной? – спрашивает Вэйвэй.

– Со вдовой? Нет, с чего бы вдруг?

– Не знаю, просто… я слышала, что она была в башне, когда налетели птицы. И она то и дело задает вопросы. Вороны