— Имя, фамилия, имя отца! — орал Томашчик.

— Владимир Ульянов, Ильич, — ответил спокойно Закшевский.

— Имя, фамилия, имя отца!

— Вы меня сломали, пан начальник. Лев Бронштейн, Давыдович…

— Томашчик, можно тебя на минутку? — Мачеевский пошире открыл дверь.

— Не видишь, Зыга, я занят?! — рявкнул тот. — Если кто-то выпускает коммунистов, кто-то другой должен их хватать.

— Пан комиссар, это важно, — поторопил официальным тоном Зыга.

Томашчик нехотя встал из-за стола и, обойдя по широкой дуге сидящего перед ним на стуле подрывного редактора, подошел к Мачеевскому.

— Не зови конвоира, Зельный за ним присмотрит.

— Не сомневаюсь, — скривился Томашчик, одарив разодетого агента буравящим взглядом.

Они встали в коридоре рядом с внушительной плевательницей, которую весь отдел использовал как пепельницу.

— Закуришь? — примирительно спросил Мачеевский, вытаскивая свои «Сокол».

— Быстрее, Зыга, не трать время!

— Ладно… — Младший комиссар убрал папиросы. — Слушай, отпусти Закшевского.

— А с чего бы?! — буркнул Томашчик, поправляя очки. Зыга заметил, что они сами сползали у него по потной переносице.

— Потому что это мой информатор. Он нужен мне в городе, а не в кутузке.

— В таком случае — никаких проблем. — Томашчик пожал плечами. — Покажи мне его фамилию в списке сотрудников, и он тут же будет свободен.

Мачеевскому очень хотелось схватить этого охотника на коммунистов за лацканы пиджака и со всей силы шмякнуть о стену.

— Ты прекрасно знаешь, что не найдешь его ни в одном списке, — проговорил он, стараясь сохранять спокойствие. — И еще лучше знаешь, сколько пользы от таких неофициальных информаторов.

— Меня не касается, умеет ваш отдел использовать стукачей или нет. Однако имеются инструкции, директивы…

— Томашчик, ты откомандирован сюда и находишься у меня в служебном подчинении, — ледяным тоном напомнил Зыга.

— Не в служебном, только в оперативном, — с улыбкой уточнил тот.

— Холера ясная, о чем ты говоришь?! У тебя есть, за что его сажать? Хочешь выставить себя идиотом — твое дело. Но это заденет и мой отдел.

— А-а-а, так речь идет об отделе! — театрально выдохнул Томашчик. — Ну тогда не беспокойся. Я не упеку Закшевского.

— Ну и дальше? — Зыга закурил. Он должен был чем-нибудь занять руки до тех пор, пока здравый рассудок не возобладает над рефлексами боксера.

— Ну и дальше, Закшевский официально учится в университете, так? И пока он учится, он освобожден от военной службы. Однако когда ксендз-ректор ответил на мой звонок и выслушал, что у меня было ему сказать, то решил вычеркнуть его из списка студентов. Я сразу же известил об этом уездную комендатуру пополнения личного состава. В штрафных ротах пехоты всегда найдутся вакансии. Кто знает, может быть, там его научат уму-разуму быстрее, чем в Замке.

— Адольф, ты это по глупости творишь или по убеждению?

— А ты, Зыга, прикрываешь его как старого знакомого, — Томашчик поправил очки, — или, может, ты сам красный?

Он выждал с минуту, наслаждаясь зрелищем стиснувшего зубы Мачеевского. Однако поскольку тот ничего не ответил, вернулся в комнату. Он больше не спрашивал у Закшевского его имя, фамилию и имя отца. Зыга услышал только его злорадный смех, а потом Томашчик начал напевать кавалеристскую песню:

Если рядом нету милой

Унывать не стоит,

Ты вино с друзьями пей, пей,

Коммунистам морду бей, бей!

Настанет час, и эти гады

Будут навытяжку стоять,

Тогда ничья рука не дрогнет

Им морду красную надрать!

— Кавалерист, ядрена мать! — рявкнул в рифму Мачеевский.

* * *

Телефон заливался как бешенный. Зыга с Крафтом переглянулись, отвечать или нет. В конце концов Мачеевский потянулся за трубкой.

— Что?! — воскликнул он почти тут же. — Нет, к нам его не вези! Сейчас сам приеду.

— Случилось что-то? — спросил заместитель.

— Фалневич звонил из Двойки. У них там паренек из Косьминека. С часами Ежика. А я не хочу, чтобы Томашчик о нем пронюхал.

— С тобой поехать?

— Спасибо, я лучше возьму Зельного. Это может оказаться не в полном согласии с буквой закона.

— Зато с духом — да? — скривился в кислой улыбке Крафт.

— С духом — как нельзя более.

Зельный был у старшего сержанта Анинской из «аморалки». Они на пару допрашивали очередную жмигрудскую проститутку. Агент менял лицо как хамелеон: только что кивал головой с пониманием: мол, да, в наше время трудно заработать пару грошей, и тут же грозился отобрать санитарно-бытовую книжку. Слышно было даже в коридоре.

Мачеевский на минуту задержался у двери. Не хотел прерывать: допрос как раз входил в решающую фазу.

— Не знаю я ничего, пан полицейский, — повторяла проститутка. — Я ничего…

— А знаешь, сколько лет получишь за пособничество в преступлении?! — прорычал Зельный.

— Ну и дура ж ты, курва! — поддержала его зычным голосом старший сержант Анинская. — Мы тебя домой отпустить хотим, а ты сама себя на нары толкаешь…

— Когда выйдешь из кутузки, может, тебя куда-нибудь прачкой и возьмут, — сладким голосом предсказал агент. — Потому что шить и кроить ты явно не сможешь.

Зыге не пришлось долго ждать. Она повернул ручку двери, услышав, что девица начинает припоминать цензора.

— Добрый день, пани старший сержант. — Мачеевский кивнул полицейской.

Крупная Анинская, вскакивая со стула, едва не опрокинула стол. Зыга знавал несколько таких женщин с характером и габаритами мужчин, которые рубят правду-матку без всяких словесных изысков. Большинство их успешно содержали третьеразрядные забегаловки, как, например, хотя бы одна из сестер, владелиц ресторации на Костюшко, рядом с редакцией «Экспресса» и «Голоса». Те посетители, что поспокойнее, называли это заведение «Под тринадцатью сиськами», но те, которые имели несчастье быть выставленными оттуда силой, скорее говорили «Под кулачищем».

Увидев в глазах проститутки тень надежды, младший комиссар понял, что несколько поспешил сюда зайти. Впрочем, Зельный выкрутился блестяще.

— Прошу прощения, пан комиссар, я знаю, что арестантская каретка из Замка уже должна ехать. — Он взглянул на часы. — Ладно, пишите расписку, пани старший сержант, и грузим туда эту шлюху!

Девка как будто увяла. Либо она имела весьма смутное представление о том, что не так-то просто на счет «раз» прямо из комиссариата упечь кого-то в камеру для уголовников. Либо же ей было известно, что существует задержание на 48 часов, обязательный протокол и прочие более мелкие фликовские штучки, но сейчас она узнала этих двоих. Альфонс и бандит, сыщики, которые приходили на Жмигруд сразу после обнаружения трупа. Может, они что-то знали?