— А от участкового сбежал, чтобы он часы не украл. — Фалневич поправил пальто, как будто случайно заехав парнишке локтем в ухо.

— Шел вернуть, — повторил Мачеевский то ли утвердительно, то ли вопросительно. — Так тебе, наверное, интересно узнать, кто часики потерял, а? Тебе не повезло, потому что это некий типчик, который получил пером в почку. А где нашел? Здесь поблизости?

Паренек кисло кивнул.

— Это тоже чрезвычайно любопытно, потому что того типа убили в другом месте. У него было еще что-нибудь? — повернулся Мачеевский к прапорщику.

Шевчик показал лежащие на столе две банкноты по десять злотых, немного мелочи и пружинный нож. Зыга кивнул прапорщику, и они отошли к подоконнику. В зарешеченное окно виднелся грязный двор с чахлым деревцем и переполненными помойными баками.

— На ваш взгляд, он? — спросил младший комиссар.

— Нет, кореша, — решительно заявил Шевчик. — Но ему прекрасно известно кто. Округа всегда все знает. Когда был взлом табачной лавки, несколько недель весь Косьминек вместо махорки курил египетские, высший сорт. «Нашел», «в магазине перепутали»…

Прапорщик хотел еще что-то добавить, но его прервал телефонный звонок.

— Это вас. — Он передал трубку Мачеевскому.

— Да? — спросил Зыга.

— Салют, Зыга, два вопроса, — услышал он голос Крафта. — Я послал Гжевича в ломбарды, и подтвердилось. Ежик оставил часы на Кармелитской в среду, забрал в понедельник. Ростовщик обратил внимание на его бумажник, бабло едва в нем помещалось.

— Ну-ну, делает успехи, — заметил Мачеевский.

— Гжевич? Да. Кроме того, вернулся Вилчек. Проверил тебе этого свидетеля… — Генек зашелестел бумагами. — Адама Гайеца. Расспрашивал о связях с Биндером и с Ежиком, но пока ничего конкретного. Хочешь подробности?

— Раз ничего конкретного, то нет. Что-то еще? Потому что я занят.

— Нет, до завтра.

Мачеевский положил трубку и снова пригляделся к задержанному. Фалневич и Зельный прохаживались за его стулом так, чтобы, не поворачивая головы, он мог видеть только одного. Хулиганский взгляд парня контрастировал с его по-детски пухлыми щечками. Зыга заметил, что он все с большим трудом изображает из себя взрослого бандита. Один верный ход — и расколется.

Младший комиссар развернул стул и уселся верхом.

— Можешь дальше косить под идиота, — сказал он. — Сейчас нам надоест, и мы вместе с каким-нибудь полицейским отвезем тебя в район. И ручки пожмем на прощание. Ты не особо красноречив, а значит, недолго продержишься, убеждая дружков, что никого не заложил.

— На коленях в комиссариат приползешь, как на Ясну Гуру[47]какую, — добавил прапорщик. — Если сумеешь…

Мелкий сначала буркнул, что часы выиграл в карты у друга соседа, а потом из него постепенно вытянули, что какой-то Усач задал шайке мокрую работу на Жмигруде, что в ней принимал участие Куцый, он же Сташек Бигай. Однако об убийстве Биндера на Краковском Предместье шпана не имела понятия, остальной Косьминек тоже нет, разве что по слухам. Мелкий раскололся полностью, говорил о взломах складов на железнодорожной ветке, об избиениях и кражах, но это были не те дела, которые интересовали Зыгу. Наконец они добрались до той точки, дальше которой тот уже действительно ничего не знал.

— Ну ладно, в кутузку щенка! — Мачеевский встал и, пожав руку Шевчику, двинулся к двери.

— А, чуть не забыл! — Зельный внезапно повернулся к Мелкому: — Ты имеешь право подать жалобу, если тебе не понравился ход допроса.

— А как бы… на кого? — спросил обалделый шпаненок.

Агент наклонился к его уху и показал пальцем на Мачеевского.

— Это дон Хуан Педро де Гонзага, — объявил он театральным шепотом. — Торговец живым товаром.

Выходя из кабинета начальника комиссариата, Зыга давился от сдерживаемого хохота. Зельный и впрямь попусту тратил время в полиции.

* * *

Свержавин поднял взгляд от страницы карманного блокнота, испещренной поспешными записями, полными одному ему понятных сокращений. На полу лежал развернутый план Люблина, на котором были нанесены чернилами актуальные уточнения, десятки чисел и какие-то странные символы.

Стук повторился.

— Вы ошиблись, я в номер ничего не заказывал! — крикнул Свержавин, потянувшись под подушку, где держал пистолет.

— Свои! — послышался из коридора знакомый голос.

Он подошел к двери, приоткрыл. Потом нехотя отворил полностью.

— Мы не договаривались.

— Не договаривались?! — фыркнул незваный гость в светлом пальто, протискиваясь внутрь и тщательно запирая за собой дверь. — Приходит биржевой кризис к президенту Гуверу, а президент ему в ответ: «Мы не договаривались»! Возникли непредвиденные обстоятельства, пан Свержавин.

Прибывший оглядел комнату, перешагнул план города, поднял со стула автомобильную карту и сел. Вынул папиросу, закурил, после чего замер с зажигалкой в руке, ища взглядом пепельницу.

— Сюда. — Свержавин указал на небольшую латунную посудину в форме старомодного треножника. — Вы опять будете искушать меня еще большими деньгами ценой большего риска?

— А для чего еще вы здесь?! — рявкнул мужчина в светлом пальто.

— Не в таком тоне! — Свержавин стиснул кулаки.

— Вы, очевидно, забыли, что только благодаря моим друзьям не торчите в Монтелупо. И что ваши… гонорар зависит от успеха всего предприятия. А есть некто, кто может его затруднить.

— Журналист?

— Нет, на этот раз была утечка из полиции. Значит, слушай! Есть один человек, который сегодня ночью собирается повеситься. Однако ему надо немного помочь…

* * *

Манек осмотрелся на углу Желязной и Крентой. Всего в нескольких окнах домов, где жили рабочие, тускло мерцал огонек лампы, остальные жильцы либо экономили на керосине, либо уже спали, чтобы на следующий день не опоздать на работу. Мама Манека тоже не раз разорялась, чтобы он пошел куда-нибудь на железную дорогу или на кирпичный завод, иначе, если бандиты его не убьют, то он сам закончит в тюрьме. Но у него была работа — легкая, хорошо оплачиваемая и… увлекательная. И он не должен был беспокоиться, что проспит, потому что вставать никогда не надо было раньше полудня.

Манек неспешно направился в глубь Крентой. Его сразу окружила тьма, но среди здешних складов и заборов он передвигался свободно. Жаль, только среди здешних. Когда пару дней назад Куцый показал им этот проход на Жмигруде («Здесь айда в ворота, через внутренний двор, в подвал, по лестнице вниз, два раза налево, наверх и оказываешься, курва, на Замойской»), Манека заело, что Бигай такой бывалый даже в центре.