Или все-таки постараться? Вдруг получится, а?

Мы расставались, как и положено непримиримым соперникам за власть, — с милыми улыбками и обмениваясь дружелюбными фразами. Первая группа была немногочисленная — я и Годунов (гвардейцы позади не в счет). Остальные же наши союзники… Патриарх торопливо направился к своему подворью, опасаясь возникновения какого-нибудь спора и по-прежнему не желая делать выбор в чью-либо пользу. Стрелецких командиров я отпустил сам, сказав, что ждем их у себя в Запасном дворце на вечернюю трапезу. Таким образом, вторая группа, в которой оказались все поляки во главе с Мнишковной, включая и Гонсевского с Олесницким, была куда многочисленнее.

Размежевание произошло не сразу. Поначалу мы покинули Пожар дружно, все вместе, выказывая москвичам нерушимое единство и сплоченность наших рядов. Да и потом, будучи в Кремле, нам с Федором никак не удавалось отделаться от них.

Наиболее речистым оказался пан Мнишек. Тарахтел и тарахтел без умолку, поясняя, как он засиделся в гостях у князя Константина Вишневецкого и прозевал время, когда московские улицы, по варварским обычаям, кои не успел отменить Дмитрий, начинают перегораживать решетками и рогатками. Пришлось заночевать у своего зятя. А утром началось такое… Словом, еще немного, и разъяренная толпа ворвалась бы в дом, и если бы не отчаянная храбрость и беспримерное мужество, выказанные князем, его свитой и лично самим Мнишком…

Я слушал его и поневоле сравнивал с мясником Миколой, гадая, кто из них более талантливый враль. В конце концов решил, что наш отечественный брехун круче, ибо менее стеснителен, зато пан Юрий более искусно строит сюжет. Эк у него получается — и толпа в двадцать тысяч, и лично он, отбиваясь, положил не менее пяти десятков, и трупов на подворье, когда прибыли стрельцы, обнаружили тысячу сто семьдесят пять человек (когда только успели посчитать?), и… Словом, крут пан, но до Миколы ему тренироваться и тренироваться.

А вот старший братец ясновельможного, красноставский староста пан Ян Мнишек (этого я раньше в лицо не знал), мне неожиданно понравился. Скромные манеры, вежлив, деликатен, молчалив. Да и первенец пана Юрия Николай тоже производил благоприятное впечатление. Никакого перечня, сколько лично он срубил человек «наглой москвы»,[21]да и вообще про свои подвиги ни слова. А вот пан Станислав трудился за двоих. Кстати, он единственный, кто не поблагодарил за помощь. Погибших московитов, правда, у него оказалось поменьше, чем у папашки, всего-то около тысячи, но как он говорил… Эдак небрежно, презрительно оттопыривая нижнюю губу, давая понять, что, даже если бы их оказалось вдесятеро больше, его люди все равно бы победили.

Я не возражал. Какая разница — сказали спасибо или нет. Да и вообще эта церемония мне порядком надоела. Дел немерено, а тут стой как дурак. Пришлось намекать, что, мол, нам давно пора, ибо кой-кому можно и расслабиться, а нам еще пахать и пахать, а потому…

Намеки наконец-то поняли, но напоследок Гонсевский, смирив гордыню, попросил, дабы мы и впредь не оставляли своей защитой польских гостей, пока жители окончательно не угомонятся. Правда, подчеркнул, что просит не за себя, ибо они с паном Олесницким отобьются от любых нападок самостоятельно, но прочие… То есть и гонор показал, но и про обязанности посла не забыл.

— Я уже получил повеление от… Федора Борисовича, дабы не то что лихой человек, но и комар на их подворья не залетал без дозволения престолоблюстителя, — ответил я, удачно ввернув еще раз титул Годунова. Для памяти кое-кому.

Марина не осталась в долгу. Тонкие губы вдовы вновь растянулись в натужной резиновой улыбке, и она обратилась к царевичу с предложением отужинать всем вместе в ее палатах, ибо у него, по всей видимости, пока что нет тут достаточного количества умелых пахоликов.[22]Заодно мы сможем насладиться истинно европейскими яствами, для изготовления которых у нее имеются прихваченные из Самбора подлинные умельцы.

Мой простодушный ученик поначалу радостно вспыхнул, но я успел его опередить.

— Экая досада, что дел много, — сожалеючи развел руками я.

— Понимаю, — строго кивнула она и, задумчиво оглянувшись на терпеливо ожидавших ее поляков, выдвинула новое предложение: — Тогда, может быть, князь отпустит Федора Борисовича? Полагаю, он-то сможет изыскать толику времени, дабы отчасти скрасить безутешную скорбь несчастной царицы-вдовы.

— У меня… — начал было Годунов, но я торопливо перебил его:

— Увы, но большая часть дел требует предварительного обсуждения с его высочеством престолоблюстителем. Надеюсь, наияснейшая панна нас простит.

Вот так, чтоб не только Мнишковне, но и всем прочим стало ясно, кого за кого я считаю. С одной стороны — «высочество», который всего в одном шаге от «величества», а с другой — какая-то наияснейшая. Правда, последнее слово применяют в Речи Посполитой, обращаясь исключительно к королевским особам, но ничего страшного. Мы-то на Руси, а здесь мало кому понятны эти нюансы наших соседей.

Но Марине не понравилось ни «высочество», ни «престолоблюститель». Губы ее в очередной раз превратились в ниточки, и она сурово уставилась на меня.

— А могу ли я узнать, что за неотложные дела ждут ясновельможного князя? — осведомился, разряжая обстановку, старший Мнишек.

— Мятежники, — коротко ответил я.

— Но они же… — озадаченно протянул Станислав.

— В большинстве либо казнены, либо сидят, — подтвердил я. — Но все ли? Сдается мне, кое-кто из самых умных, поняв, что к чему, успел ускользнуть.

Отец с сыном переглянулись.

— Но таковых, как мне мыслится, совсем немного, — возразил старший Мнишек.

— Немного, — согласился я. — Но самые умные всегда самые опасные. А кроме того, на Руси есть хорошая поговорка: «За одного битого двух небитых дают».

— И что сие значит?

— Если сейчас не принять соответствующие меры по их розыску, то о новом заговоре, боюсь, мы узнаем слишком поздно, — с улыбкой сообщил я, на всякий случай прибавив: — И не исключено, что за мгновение до собственной смерти. Не забывайте, и среди царских слуг — чашников, стольников, кравчих — остались их приверженцы, а то и родичи. Отравить питье или еду в силу своей должности пара пустяков, а я не тороплюсь на тот свет, да и вы, думаю, тоже. Посему… — Я поклонился экс-царице.

Та кивнула, недовольно передернув плечами, и, выдав еще одну натужную улыбку (не иначе как после пережитого сил на притворство уже не оставалось), пожелала разобраться как можно скорее. Пожелание, в отличие от улыбки, было искренним. Однако она и тут успела извернуться и показать себя самой главной. Мол, в связи со столь важным делом и необходимостью наведения порядка в столице она передает все стрелецкие полки под начало Федора Борисовича и его верного воеводы.