Физик осторожно достал свиток, с молчаливого одобрения спутницы развернул и начал читать вслух и с выражением:

«Здравствуйте, наши далекие, прекрасные потомки! Мы, пионеры второго отряда, шлем вам пламенный пионерский привет и пожелание исполнить в своей жизни все, о чем мы мечтали. Неумолимое время не предоставит нам шанса, и мы мужественно, по-пионерски принимаем это. Но вы просто обязаны заглянуть в самые отдаленные уголки Вселенной, познать тайны антиматерии, проникнуть за пределы времени, исцелить все болезни, сделать всех хороших людей бессмертными, чтобы они могли насладиться пейзажами планет созвездия Кассиопеи и песнями из созвездия Гончих Псов.

А чтобы вам было легче добиться всего этого, мы не будем жалеть себя и создадим все необходимые для вашего будущего счастья условия!

Будь готов! Всегда готов!

2 отряд.3 смена. Пионерский лагерь «Звездочка». 1977 год».

* * *

Просидев больше трех часов друг напротив друга, Сергей и Константин Константинович взглянули на последние утекающие на таймере секунды и протянули друг другу руки.

– Я люблю тебя, папа! – признался Сергей.

– Я горжусь тобой, сынок, – признался Константин Константинович.

И долю секунды на Земле не было счастливее людей.

* * *

Петр Николаевич отложил свиток в сторону и мечтательно взглянул на первые показавшиеся звезды.

Однако через мгновение его благородное настроение прервал грохот, раздавшийся со стороны поселка.

– Не договорились! – грустно констатировал физик.

Где-то рядом завыли полицейские сирены и прошумел вертолет.

– Пора нам, наверное?! – предложил Петр Николаевич.

– Бегом пора, – поддержала Наташа, – мало ли что там произошло?!

– Да, и вот что… – замялся физик. – Простите что, как обычно, в самое неудачное время, но у нас удачного может и не получиться: выходите за меня замуж? Я пить брошу. Сегодня же пойду к вашему Азымычу и несколько дней у него под капельницей отлежу. Чтобы горячку обмануть.

– Честное слово – я в жизни ничего так не ждала, как этого признания! – сказала Наташа. – Алкоголизм – не проблема. Мы вдвоем справимся. А по одиночке погибнем. Если вы погибнете, то и я обязательно погибну, потому что люблю вас!

– Надо лом с лопатой Лильке не забыть отдать! – сам себе напомнил смущенный Петр Николаевич, потом не сдержался и подхватил женщину на руки.

И тут все доселе безмолвствующие четырнадцать громкоговорителей ожили, и сумерки над пионерским лагерем заполнил густой мужской баритон. Он произнес следующее: «Гагарин первым заговорил в космосе, и естественные процессы межгалактической саморегуляции зафиксировались биологически и лингвистически русским языком…»

– Что это? – испуганно оглядываясь по сторонам, спросила Наташа.

– Видимо, взрыв сдвинул радиоконтур и превратил нас в естественные проводники. Слышишь характерный хруст?! Сейчас будет музыка! – радостно сообщил ей Петр Николаевич. – Это же чудо – чувствовать себя полноправной частицей мировой экосистемы! За этим будущее России!

Но музыки не последовало. Только за перелеском продолжали разрывать дачные потемки разноцветные огни на крышах полицейских машин, и над деревьями поднимался густой дым от полыхающих руин особняка Протасовых.

– Видимо, это все! – развел руками физик. – Так в физике бывает.

– Ничего – это тоже «скучным» не назовешь! – взяла его за руку Наташа и повела прочь.

– Перед больницей надо домой заглянуть. Взять кое-что, – шагая за ней, пробормотал Петр Николаевич.

* * *

Около десяти часов вечера Петр Николаевич постучался в дверь приемного отделения Третьей больницы. За дверью раздались шаги, звонко щелкнул замок, и на улицу выглянул пожилой охранник.

– Чего случилось? – недовольно поинтересовался он у физика.

– У меня договоренность с Рамилем Азымовичем! Он меня ждет, – спешно сообщил тот, понимая, что охранник в это время суток не склонен к продолжительной беседе.

– Понял, понял! – распахнул перед ним дверь тот. – Предупредили. Поднимайся на третий этаж. Там белая, железная дверь с глазком. Справа звонок. Особо не жми. Всех дураков разбудишь. Азымыч у себя.

Петр Николаевич послушно последовал указаниям охранника и вскоре оказался перед упомянутой дверью. Особо ждать не пришлось, потому что сразу после первого звонка на пороге возник огромный санитар с большим задумчивым лицом и провел физика через спящее отделение в кабинет Чаушева, где Рамиль Азымович увлеченно собирал макет парусной бригантины.

– Заслуживаете самого глубокого уважения! – завидев гостя, похвалил врач и предложил жестом присесть на диванчик. – Так понимаю: не первый год пьете?

– Не первый, – кивнул Петр Николаевич, присаживаясь. – С того тысячелетия пью.

– Перерывчики были? – продолжил расспросы заинтригованный Рамиль Азымович.

– Только на сон, – спешно проинформировал физик.

– Поразительно! – восхитился доктор. – Чудо, что живы! Утречком анализы у вас возьмем и пройдемся по специалистам. А пока мы вас разместим. Будете делить палату с Человеком-пауком.

– В каком смысле? – встревожился Петр Николаевич.

– В самом что ни на есть прямом, – улыбнулся Чаушев и объяснил: – Человек-паук – существо безобидное, пятый год у нас. Давно бы в областную психбольницу отправили, но у него еще и язва желудка. А прозвище свое он заслужил за манеру целыми днями висеть на оконной решетке.

– Он совсем сумасшедший? – еще больше обеспокоился физик.

– Без всяких надежд на исцеление! – заверил доктор, одергивая халат. – В жизни все бывает. Хотя нам грех на него жаловаться – за все эти годы – ни одной претензии со стороны врачей и санитаров. Тихий, послушный, кушает хорошо и все, режима не нарушает. Разве что по весне может кричать. Но у нас по весне большинство кричит. Для нас это не показатель.

– Кричит? Что кричит? – робко поинтересовался Петр Николаевич, в глубине души уже сомневаясь, что поступил правильно, придя сюда.

– «А-а-а» кричит, жалобно так, – сообщил Рамиль Азымович и обернулся к санитару, стоящему в дверном проеме. – Эдуард проводит до палаты, покажет вашу кровать и выдаст пижаму. Через часик я приду. Померяю давление, может, укольчик сделаю, а может, и таблетки хватит. В общем, устраивайтесь.

Физик послушно поднялся с дивана и направился за санитаром.

– Не забудьте шнурочки, ремешочек, телефончик и все острое Эдуарду отдать. Он в ординаторской в сейф положит, – предупредил врач.

– А письма можно оставить? – спросил Петр Николаевич и продемонстрировал Рамилю Азымовичу пачку старых писем, перевязанных серой бечевкой.

– Можно! – благосклонно разрешил тот.