как я сделал из человека животное. Пара сотен глаз узрела настоящую магию: волшебное зелье в одно мгновение превратило бога в червя.

Коварное предательство любимой шлюхи.

Шлюха…

Мне начинает нравиться это слово.

Черта с два я бы признался вам в этом, но я ведь умираю, не забыли? Скоро я исчезну из этого сраного мира. Поэтому мне уже все равно. Плевать. А кроме того, вы же читаете эту книгу, а значит, в любом случае все узнаете. Токарь и Нина будут говорить обо мне еще не раз.

Ну и пусть.

Я – шлюха.

Но я стал ею не сразу. Сначала меня сделали рабом.

Глава 26

Бар на первом этаже придорожного мотеля работал круглосуточно. Трасса никогда не спит. Не спит и бар, готовый встречать заезжих посетителей даже глубокой ночью. Ведь, как правило, только ночью дальнобойщики и просто путешествующие на машинах могут позволить себе, заглушив мотор, пропустить по стаканчику пива или чего-нибудь покрепче.

Когда Токарь допил вторую бутылку водки, время приблизилось к пяти часам утра. Кроме него, бармена и официантки, клюющей носом перед телевизором, в зале не было никого. Бармен – молодой мужчина, внешне очень сильно похожий на того, кто заселял Токаря и Нину прошлым днем. Вероятно, сын. Позевывая и обреченно поглядывая на часы, он выслушивал пьяную исповедь перебравшего постояльца четвертого номера, деликатно кивая в нужных местах. Правда, когда бармен понял, что Токарь не обращает никакого внимания на то, слушают его или нет, он совершенно открыто стал раскладывать пасьянс на экране своего смартфона, периодически, с равными промежутками, говоря «угу», даже не задумываясь, к месту оно или нет.

Токарю нужно было выговориться. Хоть в стенку.

– Вот такие вот, кентишка, дела, – заплетающимся языком говорил он. – У меня от нее башка взрывается, понимаешь. Я не знаю… Иногда я смотрю на нее, и она мне кажется такой беззащитной, такой… такой…

Токарь защелкал пальцами, силясь подобрать подходящее слово. Пальцы его не слушались, и вместо щелчков получалось только шуршание от трущихся друг об друга пальцев.

– Чистой? – наобум подсказал бармен, который, как ни старался не слушать, все равно улавливал какие-то обрывки из болтовни Токаря.

– Во-во! Чистой! Точно! Тогда мне хочется защитить ее от всего на свете, от всего этого говенного мира. Я никогда ни к одной телке такого в жизни не испытывал, а ведь я знаю ее всего пару дней, прикинь. А иногда она ведет себя так, что мне просто охота ее убить. Взять свою сумку, достать из нее пушку и засунуть дуло прямо ей в рот.

У Токаря развязался язык. Где-то, в глубине пьяного сознания, он понимал, что сболтнул лишнего, упомянув об оружии, которое, как теперь знает бармен и официантка, у него есть. Но ему было плевать. И, вероятно, работникам гостиницы тоже, потому что никто из них даже бровью на это не повел.

– Как она меня заводит, уф-ф! У меня, когда я с ней рядом, яйца звенят не переставая. Если б ты ее увидел, ты бы меня понял. Слышь меня, нет?

– Угу.

– Хули «угу»?

– Слушай, друг, – не выдержал бармен, – ты извини, но мне работать надо.

– Да? – театрально удивился Токарь и повертел головой, оглядываясь вокруг. – Ты ведь бармен, верно? Твоя работа – обслуживать посетителей. А здесь, кроме меня, никого больше нету. Значит, я – вся твоя работа. Так что не гони.

– У меня всегда много работы.

– Да ты в телефон рылом уткнулся! Че ты мне лепишь?

– Хамить не надо, пожалуйста, – разозлился бармен, но Токарь уже о нем забыл. Прищурив один глаз, он старательно целился горлышком бутылки в стопку и бормотал недовольно:

– Сидят в своих телефонах, как будто они их жизни обучат. Забери у вас интернет, вы и помрете. Ни костра развести не умеете, ни еды добыть. Один ютьюб только на уме, – расплескав часть водки, он все же наполнил стопку, поднял ее перед глазами и глубокомысленно изрек:

– Лучше б книги читали. Знания-то – они ведь в книгах.

И уже совсем горьким голосом что-то понятное одному ему:

– Куда мы катимся? Поколение петухов.

Хлопнул стопку, встряхнулся, посмотрел на официантку.

Надо сказать, что женщина эта была, что называется, жизнью потрепанная. Немного за сорок. Дешевый макияж. Обвислая грудь, обтянутая застиранной водолазкой. Круги под глазами от ночного графика работы. Вероятно, когда-то она была привлекательна, может быть, даже одной из первых красавиц в своем маленьком селе, где она родилась и провела всю жизнь, но теперь от былой внешности не осталось и следа.

Она весь вечер поглядывала на Токаря. Ей нравились такие, как он. Настоящие мужики. Он напоминал ей первого мужа. Даже внешне были похожи. Она выскочила за него в восемнадцать. Когда он напивался, то частенько ее поколачивал, но разве это так уж и страшно? Подумаешь. Всем известно: бьет – значит любит. Зато как он потом извинялся, прощения просил! Да и бил-то чаще из ревности. А это уже совсем другое дело. Сама, дура, виновата. Повод, значит, давала.

Женщина перехватила взгляд Токаря на нее и улыбнулась в ответ.

Тогда Токарь переключил свое внимание на официантку и принялся уже ей рассказывать о своей злосчастной любви.

– А знаешь, как мы познакомились? Прям как в твоих говенных сериалах.

Официантку это нисколько не оскорбило. По крайней мере, виду она не подала. Токарь был ей симпатичен, по опыту она знала, как нужно вести себя с такими мужчинами, чтобы сегодняшняя ночь завершилась чем-то приятным. А может быть, и не только ночь. Впрочем, она понимала, что рассчитывать на что-то большее, чем простой перепихон, не стоило. Ведь этот мужчина был тут с какой-то кралей. И, судя по его словам, был в нее по уши влюблен.

– Перед ней валялась эта ее сломанная туфля, – рассказывал Токарь, – и она смотрела на нее так… растерянно… я заметил ее, и – веришь, нет? – дыхание перехватило. Я точно помню, что́ тогда подумал. Я подумал: «Если сейчас пройду мимо, не попытаюсь с ней познакомиться, все – пиши пропало». Да, так я подумал. А еще я подумал, что все, о чем я там подумал, это ни хрена не меняло. Ибо, – он удивленно крякнул, не ожидая от себя подобного слова, – …ибо… – негромко повторил он еще раз, пробуя это новое для него слово на вкус, и, немного сконфузившись, заключил: – Я зассал. Я понял, что никогда в жизни не рискну подойти к ней. Я – сорокалетний мужик! Каких только баб я не трахал за