не догадался, в силу своего фантастического скудоумия. И брезгливым я, как назло, не был. Поэтому, когда я впервые услышал заботливое «не ешьте», я мысленно поблагодарил идущего на «долину» за его манеры и продолжил давиться мерзким завтраком.

Что было дальше, я думаю, вы и так уже поняли.

Под гомерический гогот я проглотил кусок мыла размером с крупную вишню. В промежутках между рвотными спазмами я повторял одно и то же, как попугай:

«Что за бред».

Глава 28

Телефон трезвонил нагло и настойчиво. Видимо, на том конце провода догадывались, что абонент еще спит, и хотели это исправить.

Токарь разлепил глаза и нащупал в кармане брюк мобильный.

– Алло, – просифонил он в трубку.

Звонил Винстон.

– Бухал? – спросил он вместо приветствия.

– Да. Ты приехал?

– Еду. Скоро буду. Так что давай, поднимай свою жопу и жди меня.

– Хаашо, – зевая, сказал Токарь, положил телефон и взглянул на часы.

Без четверти двенадцать.

Нины в кровати уже не было. Решив, что она в душе, Токарь громко позвал ее. Никакого ответа. Он прислушался. Из ванны не доносилось ни звука. Девушки не было в номере. «Ушла!» – подумал Токарь, вскакивая с кровати. После вчерашнего раскалывалась голова. Тряслись руки. Он схватил телефон. Позвонил.

Нина ответила не сразу. Лишь на пятый гудок. Но когда Токарь услышал ее голос, у него отлегло от сердца. Первое, что сказала девушка, было:

– Доброе утро, милый.

– Нинок, ты где?

– Не волнуйся, я рядом и никуда не уехала. Ведь у тебя поэтому такой встревоженный голос?

Девушка верно догадалась. Токарь боялся, что после того, что он вчера с ней сделал, она оставила его навсегда. И когда он набирал ее номер, он был уверен, что это бесполезно, что она не ответит на звонок, а если и ответит, то только для того, чтобы послать его куда подальше. Однако Нина ответила. И не только ответила, но сразу же поспешила его успокоить, мгновенно уловив в голосе Токаря беспокойство.

Он облегченно откинулся на подушку и закурил. Правда, его немного раздражило, что Нина видела его насквозь. И то дурацкое, глупое положение, в которое он сам себя только что поставил. Как ребенок, который, проснувшись, не увидел маму и начал рыдать, пока та не прибежала и не успокоила его. Но все это мелочи. Даже в чем-то приятные, потому что, наверное, из таких мелочей и строятся настоящие отношения.

– Нин, ты это… вчера…

– Не надо, все нормально. Я ведь была не против.

– А все-таки, ты где?

– Внизу, на улице. Вышла подышать свежим воздухом. Погода чудесная. Не хочешь погулять немного?

– Не знаю. Не уверен. У меня башка по швам трещит.

– Ну тогда я принесу тебе кофе. Тут, на удивление, варят неплохой кофе. Чашечка быстро приведет тебя в чувство. А еще лучше – я куплю тебе «доширак». Не знаю, что они туда добавляют, но эта лапша – лучшее средство от похмелья!

– Лучше пива бутылочку. Ледяного.

– Хорошо. Целую.

– И я тебя.

Сразу после разговора телефон Токаря пискнул, уведомляя о новом сообщении. Ему пришла фотография. Нина отправила селфи: свернутые трубочкой губки, голова наклонена слегка набок. Она посылала ему воздушный поцелуй.

Токарь открыл фронтальную камеру. На экране появилась мятая физиономия с припухшими веками, красными, воспаленными глазами, недельной щетиной с проседью. Пересохшие губы. Он попытался широко улыбнуться. Стало только хуже: картина дополнилась металлическими зубами. Такое «селфи» разве что к личному делу можно приложить, а не Нине отправлять.

Он закрыл фотокамеру, бросил телефон на кровать и, кряхтя, начал стягивать с себя одежду, в которой и заснул сегодня утром.

Ледяной душ немного оживил его. Подставив лицо под струи воды, Токарь напевал припев группы «Бутырка».

– Моя подружка с центра, а я – с окраины. Ведет себя примерно, а я неправильный…

А потом из лейки на него обрушился кипяток. Токаря ошпарило до самых костей.

По крайней мере, именно такая мысль пришла бы в голову любому, кто бы находился в тот момент рядом и видел, как Токарь, с дикими глазами, вылетел из душевой.

Проклиная все на свете, он схватил телефон, открыл фотографию Нины, которую она только что отправила ему, и похолодел.

В нашей памяти сохраняется все, что мы когда-либо в нее заносили, даже если делали это неосознанно. На огромных складах сознания пылятся миллионы нужной и ненужной информации, которую мы получаем каждую секунду нашей жизни. Эти склады настолько огромны, а информации поступает такое неимоверное количество, что мы попросту даже не знаем, что именно там хранится. Иногда, блуждая по этому бесконечному хранилищу, мы спотыкаемся обо что-то важное, волнующее. Например, находим среди хлама забытую улыбку давно умершей матери или стихотворение, написанное нами в третьем классе и посвященное девочке за соседней партой. А порой набредаем на совершенно бесполезное. Пароль от домофона в квартире, в которой давно не живем; имя на бейдже охранника супермаркета; любимый алкогольный напиток соседа, хоть мы с ним и не пили ни разу вместе. И еще бог весть какой мусор.

Напевая в душе и не думая ни о чем, Токарь бесцельно слонялся по захламленным лабиринтам своей памяти и наткнулся на только что отправленную Ниной фотографию. Стал разглядывать ее во всех подробностях. И увидел то, на что не обратил внимания сразу.

За спиной девушки стояла машина. Большегруз. МАН. Черного цвета. Камера Нины выхватила и номер.

В надежде на то, что ему показалось, Токарь увеличил изображение.

Н142ТУ.

– Сука! – отчаянно завопил он, запрыгнул в штаны и вытряхнул на кровать содержимое своей сумки. С запасной парой нижнего белья, джинсами и спортивной курткой вывалились три пистолета.

* * *

Мои новые «друзья» терпели меня недолго. Всего неделю. На восьмой день, заклейменный, я отправился в рабство.

Мне, человеку непосвященному, это казалось настоящим безумием. Но обо всем по порядку, иначе вы ничего не поймете.

В последний день моей человеческой жизни в нашем маленьком миролюбивом сообществе зашел разговор на животрепещущую тему. Секс. В беседе я, разумеется, не участвовал, как старался не участвовать и во всех прочих беседах этой компании, но слушать был обречен.

Давайте на время забудем о литературных нормах языка, обязательных в любой прозе. Я хочу, чтобы вы в полной мере прочувствовали то, что чувствовал я в то роковое утро. И не только тогда, но и каждый день до этого, пока наконец, не в силах больше выносить их полоумного трепа, я не вставил свои две копейки. Ровно столько, оказалось, нужно засунуть в чудовищный автомат по