— Расим, сколько лет? — продолжал между тем Ильяс.

— Столько, сколько и зим, — ответил ему Расим, не особенно обрадовавшись не столько встрече, сколько бесцеремонности и фамильярности, с которой приветствовал его Ильяс.

Здесь сработало знакомое всем правило: если ты учился в на три класса ниже твоего собеседника, ты не должен обращаться к нему свысока.

— Я слышал ты в школу пошел? — спросил Ильяс и, не дожидаясь ответа, заключил: — Правильно, именно там, в школе, нужно ковать кадры для будущего страны. Кстати, ты не читал мою новую статью?

— Нет.

— Напрасно, она о наших с тобой корнях.

— Где я могу ее почитать?

— Здесь, — ответил Ильяс и вытащил из портфеля несколько листов ксерокпированной статьи.

— Такая большая? — удивился Расим.

— Нет, — поморщился Ильяс, — это несколько экземпляров.

— С возвратом? — спросил Расим.

— Нет, но ты непременно должен на нее отозваться, — сказал Ильяс.

— В какой форме?

— Лучше в письменной. Ты пишешь, а я пристраиваю отзыв в одну из республиканских газет.

— Так сразу и так круто?

— А кого нам в своей деревне бояться! — засмеялся Ильяс.

Больше сидеть в читалке не хотелось. Они сдали книги и вышли на улицу.

— Ты где работаешь? — спросил Расим земляка.

— Я вольный художник.

— Хорошо быть художником, имея доход от маёнтка[16]. Но ты вроде к помещикам не относился?

— Я не помещик, я — бери выше… Грантосос!

— Господи… И что это за профессия?

— Ты словно в лесу живешь, Расим. Сейчас все имеет свою цену. Даже научная или публицистическая деятельность. Правда, грантососами нас зовут те, у кого тяма нет самому им стать.

— Ну, что такое грант я могу понять, это некие средства, которые меценаты дают на развитие некоммерческих сфер…

— Правильно, но после окончания холодной войны мир потеплел настолько, что оказалось возможным сделать гранты основным источником существования. И если раньше это было наказуемо, то теперь в рамках плюрализма это норма. Правда, многие наши еще не отошли от советских стереотипов. Вот, например, приезжает к нам группа телевизионщиков и приходят на телевидение. «Братцы, — говорят, — хотим в воскресенье музеи поснимать. Дайте камеру». Им отвечают: «Рыночные отношения». Они: «Да какой вопрос?» — и платят за смену целых пятьсот долларов.

— Но это нормальная цена. В чем же фишка?

— Молодец, здорово улавливаешь. А фишка в том, что они не идут снимать музей, а снимают какое-нибудь интервью с оппозиционерами.

— Ну и что? В рамках того же плюрализма…

— Да ты чё, земеля, не врубаешься, что ли? Такие съемки на Западе стоят в десять раз больше! Так что тут обычное кидалово на деньги наших телевизионных лохов. И так везде. В общем, так: читай, отзывайся. Первые статьи пойдут недорого, а потом на эти деньги можно будет жить. И школу свою бросишь. До встречи.

Как и говорил мне Михаил Федорович, я сразу пошел к нему в кабинет и доложил о поручении Уполномоченного разыскать техническое описание треклятой лампы 9SХ1.

Начальству не пристало выказывать свои слабости перед подчиненными, но на этот раз Михаил Федорович даже за голову схватился. Но делать было нечего, мы прокукарекали, и теперь нужно было организовать рассвет.

— Ладно, — сказал он мне, — подумай над планом мероприятий и приходи ко мне с предложениями. И, кстати, вот тебе материалы в отношении рядового Тимкина. Это менее срочно, но тоже не тяни.

Я вернулся в свой кабинет и, несмотря на то, что начальник расставил приоритеты в выполнении его указаний, взялся за материалы по рядовому Тимкину. Поскольку не мог ничего предложить по поиску лампы.

Мне было любопытно, почему начальник отписал эти материалы мне и вообще почему материалы военной контрразведки вдруг попали в разведку, да еще в наш отдел.

Рядовой Тимкин Анатолий Алексеевич оказался в прошлом сотрудником газеты в городе Кстово. Служил в войсковой части возле городка Кёнигс-Вустерхаузен. Поскольку человек он был пишущий, приглянулся представителям Советской контрольной комиссии и был переведен в Восточный Берлин. По непроверенным данным у него были контакты с коллегами из Западного Берлина.

«Ну, если данные непроверенные, то какого черта передавать материалы в наш отдел? — подумал я. — Проверяйте и принимайте решение». Так должно быть. Однако в данном случае поезд уже ушел, и мне придется делать это самому. Хотя в данном случае у меня есть ресурс времени. Так как по оперативным учетам Тимкин был уже проверен, я составил план дальнейшего изучения рядового, написал запросы коллегам в Кстово и вернулся к лампе. Однако до вечера я так ничего и не придумал.

На следующее утро Михаил Федорович вызвал меня сам.

— Одна голова хорошо, — сказал он, — а две лучше. Если ты ничего не придумал, давай устроим мозговой штурм вдвоем.

— Лучше втроем, — сказал я. — Потому что нам без технарей не обойтись.

— А зачем нам технари? — спросил он. — У нас есть ты.

— Дело в том, что я свое сообщение написал с их слов. Это первое. А второе — я на вопрос Квасюка ответил так, как отвечал бы там, — я кивнул головой в сторону Западной Германии, — если бы играл роль спеца с техническим образованием, и мне нужно было подтвердить эту легенду.

Михаил Федорович позвонил технарям, и через некоторое время к нам подошел их начальник Зеленский с неизвестным мне сотрудником, которого он называл Петром Семеновичем.

Михаил Федорович рассказал о поручении Уполномоченного.

Зеленский и сотрудник переглянулись.

Я знал, что они подумали в этот момент. Первый вопрос был: почему это поручили не нам? А вторая мысль: вот и прекрасно, потому что мы не знаем, как решить эту задачу.

Однако вслух наши коллеги ничего не сказали, и мы начали «штурмовать» проблему.

— Вопрос первый, — сказал Михаил Федорович, — на каком заводе может выпускаться эта лампа?

— Заводы предназначены для выпуска массовой продукции, — ответил на это Петр Семенович, — а эта лампа создана либо в их экспериментальных подразделениях, либо в структурах, аналогичных нашим НИИ. Пройдет немного времени, и она будет на всех заводах Германии.

— Но тогда она уже не будет нужна в Минрадиотехе, — сказал Михаил Федорович.

— Давайте определимся, что это за лампа и для чего она может служить. Тогда круг заводов и проектных структур, где ее можно искать, сократится, — вмешался я.