– Добрый вечер, Сергей! – поздоровалась она.

– Здравствуйте! – ответил я, гадая, почему же у нее такой веселый голос. Казалось, она просто не могла говорить ровным тоном, ее что-то распирало изнутри.

– Сергей, а вы знаете, что Лена сегодня пришла в себя?

– В смысле? – спросил я.

– В прямом смысле. Мне только что позвонил ее лечащий врач и сказал, что Лена впервые за все время, пока лежит в больнице, разговаривает членораздельно, вспомнила, кто она… И вообще, ведет себя почти нормально!

– Я вас поздравляю! – искренне сказал я.

– Сергей, я подумала, что вы, наверное, захотите с ней поговорить? Ну, чтобы разобраться, в чем дело.

– Разумеется, – ответил я. – Но давайте мы не будем пока что принимать скоропалительных решений. Утро вечера мудренее, и как бы мы сейчас не решили, все равно заняться всем этим придется завтра.

– Да, конечно! – ответила Мария Евгеньевна. – Я просто хочу, чтобы вы знали, что мы всегда готовы вам помогать!

Мы обменялись еще несколькими любезностями и договорились созвониться завтра, как только станет понятнее чуть больше, чем сегодня. Выключив мобильник, я усмехнулся, поймав себя на циничной мысли о том, что такое отчаянное желание сотрудничать наверняка имеет отношение к чувству вины за скрытую и не переданную своевременно в наши руки линзу.

Хотя, если судить по тому, что всплыло в последние дни в отношении черной линзы, я бы даже не рискнул утверждать, что эта внезапная забывчивость была инициативой только Марии Евгеньевны.

Я поймал себя на том, что меня потянуло в чрезмерную демонизацию линзы. Но, с другой стороны, этот небольшой черный камень явно и недвусмысленно претендовал на то, чтобы стать для меня самым серьезным испытанием за всю карьеру оперативника Особой Группы ФСБ. В общем, чтобы не изводить себя подобными мыслями на пьяную лавочку, я не нашел ничего лучше, кроме как позвонить Маше.

– Привет! – прозвучал в трубке родной голос. Вот уж кто обладает феноменальной способностью поднимать мне настроение в любое время!

– Здравствуй, солнышко! Я тут намерен совершенно беззастенчиво поотнимать у тебя личное время. Потому что, говоря поэтически, пребываю не в ладах с собой. И выпимши, опять же.

Маша засмеялась.

– Ладно, за это можешь не оправдываться. Я слышала, что произошло. Наверное, если бы была на твоем месте – тоже бы нагрузилась так, чтобы капуста всплыла.

– Ну, я же не так много выпил! – возразил я.

– Ну, тогда ты герой! Борешься с проблемой под минимальным допингом, – поддела Маша.

– Что-то вроде того… Маша, я вот что еще спросить хотел: у тебя никаких проблем не возникало? Ну, после того, как доставили к тебе это страховид-ло из подвала?

– А какие именно проблемы у меня должны быть?

Я насторожился. Реплика показалась мне какой-то угрожающей.

– Маша, что-то случилось? – спросил я напряженно.

– Сережка, успокойся! Со мной все в порядке. Я думаю, что разболевшийся зуб мудрости вряд ли имеет отношение к твоему монстру. И к камню тоже, кстати.

– У тебя точно все в полном порядке? – настаивал я.

– Если не веришь, то могу приехать и доказать, – ответила она.

– Знаешь, я бы и не возражал, наверное. Но смотри – я сегодня нетрезв, а значит, буду куда более надоедлив, зануден и вообще.

– Предупреждению вняла, – ответила Маша. – Но если честно, мне по барабану твое состояние. Или не помнишь, как мы с тобой на пару мои несчастья заливали?

Да, было такое дело. Маша находилась в состоянии затяжного развода со своим мужем – придурковатым учителем географии. За три года брака этот деятель высосал из нее не один литр крови. А все потому, что бедняга, явно теряясь на фоне Маши, испытывал жесточайший комплекс неполноценности. И всеми силами старался самоутвердиться. Маша его, к сожалению, любила и не смогла сразу послать подальше. Понадобились, как я уже сказал, три года, чтобы собраться с силами – и отправить географа к чертям собачьим. За семь месяцев до развода Маша попала на работу в Особую Группу. Она потом говорила, что это здорово помогло ускорить процесс расставания. Географ имел наследственную аллергию на все аббревиатуры, связанные с работой на государство. И в списке несовместимостей ФСБ шла на первом месте.

Через два месяца после того, как Маша пришла в ОГ, она подала на развод и стала жить отдельно от мужа. Полоумный географ, впрочем, продолжал доставать ее.

Мы к тому времени уже подружились. Просто подружились, без малейшего намека на возможное развитие отношений в более личную сторону. Однажды Маша позвонила, сказав, что ей хочется напиться, но не с кем. И пригласила в гости. Этот вечер положил начало целой серии подобных встреч. Возможно, именно тогда и сложился фундамент нашей теперешней симпатии. Алкоголь – он вообще первоклассный цемент для всех видов взаимоотношений.

– Помню, – сказал я. – Ну раз не опасаешься, то приезжай через полчасика. Я как раз к тому времени доберусь до дому и немного приведу себя в порядок.

– Хорошо, я собираюсь! – сказала Маша.

Я повесил трубку. Водитель покосился на меня тоскливым глазом. Ну да, понятно – я сейчас уже буду дома, отдыхать, ко мне женщина придет. А ему еще телепаться домой на общественном транспорте. Или, в лучшем случае, на такси. Я вздохнул. Хочешь не хочешь, но приходилось лишний раз признать всю несправедливость этого мира.

Утром мы с Машей поехали на работу вместе. Это случалось уже не в первый раз, но только сегодня я подумал, что, пожалуй, мне нравится такой «совместный старт». Может, пора задуматься про дальнейшее развитие отношений?

Неслужебные мысли сопровождали меня до самого кабинета. А потом я просмотрел сводки, и окружающий мир временно перестал существовать. Если без недомолвок, то прямо на ВДНХ была зафиксирована «карусель». Я пошел на доклад к Зарембо, готовясь к предстоящему выезду на местность.

Степан Иванович меня удивил. Он молча забрал у меня докладную и твердо сказал:

– Ты занят. И не надо отвлекаться на то, с чем и другие оперативники справятся не хуже тебя. Ясно?

– Ага.

– Вот и занимайся своим делом, – отрезал генерал. Я понял, что теперь мое дело уже точно переведено в разряд чрезвычайных. Неплохо, с одной стороны, – не надо отвлекаться ни на какие проблемы, кроме вовсе уж глобальных. С другой стороны – лучше бы все было спокойно и тихо. Это вечное желание любого человека, по долгу работы сталкивающегося с какими-то нарушениями привычного хода вещей.

Своим – так своим. Я вернулся к себе и позвонил Марии Евгеньевне. Спросил, как дела у Лены. Оказалось, что та продолжает находиться в сознании, ведет себя адекватно и вообще теперь уже есть вполне внятная уверенность в ее грядущем выздоровлении.

Я спросил, можно ли мне поговорить с Леной? Кижеватова замялась было, но потом сказала, что это надо спросить у доктора. Потому что она сама возражений не имеет.