Бабулька на шее стала легкой, как обычная цепочка. Я почти не чувствовал, что там болтается, и решил, что она мне не мешает. Пусть висит, если хочется, я уже устал от нее бегать. Висит себе, бухтит что-то на ухо, надоест – сама отвалится. А пока можно не обращать внимания и спокойно идти по своим делам, тем более что их у меня невпроворот.

– От «богатырской силы» всегда себя чувствуешь таким спокойным?

– Угу, – ответил Пашка. – И ничего не боишься, кроме как на ногу кому-нибудь наступить.

– Почему?

– Раздавишь!

– Мдя, надо под ноги смотреть. А вышка тоже из-за тебя сломалась?

– Угу. Но мы хорошо починили, я проверял. Так что завтра не свалимся.

– Надеюсь.

Мы шли по ночной дороге. Шумел лес, светила луна. Бабулька весело болталась на шее, в такт моим шагам. Костыль-нога угрожающе поскрипывала под мышкой у Пашки. Спите спокойно, местные жители. У Пашкиной матери много чеснока и шелковых ниток. Инструменты тоже найдутся. Мы обязательно сварганим Лучшую Деревяшку На Свете.

Поселок уже спал. Мы свернули с дороги и оказались в полной темноте: луна спряталась за тучу, а на пешеходные поселковые улочки по ночам не тратят электричества. Нафига? Кому надо, тот фонарик возьмет.

Пашка фонарика не взял, о чем уже успел пожалеть раз пятнадцать. Ни бабульки, ни Костыля он совершенно не стеснялся, жалел на весь поселок, да так, что уши в трубочку сворачивались. Сюда бы нашу русичку: она думает, что знает все ругательства, и поправляет тех, кто ляпнет при ней нечаянно. «Этот глагол не имеет формы первого лица единственного числа, вы даже выругаться правильно не можете на родном языке!». Послушала бы Пашку – сразу бы утерлась.

Я едва различал белеющую под ногами дорогу да темные силуэты домов.

– Как ты вообще здесь ориентируешься?

– Как обычно. Мой дом – третий по улице Свободных Доярок. Улица Свободных Доярок проходит перпендикулярно улице Красных Кузнецов, а улица Красных Кузнецов... Живу я здесь, понял?

– А, ну да.

Третий дом по улице Свободных Доярок мы нашли спустя полчаса. Свет не горел: он нигде не горел, все спали. Я зажал рот бухтящей бабульке, Пашка крепче стиснул в объятиях Костыль-ногу, и мы на цыпочках прокрались на второй этаж, к нему в комнату.

– Уф! – Пашка плюхнулся на кровать. – Теперь надо искать нитки-чеснок.

– Игоречек, за что?! – залебезила бабулька, когда я ее отпустил.

– Тиха! Держи Ногу, – Пашка сунул мне костыль, – пойду вниз – все нитки у матери, все овощи на кухне, еще что прихватить?

Конечно, неплохо было бы попросить серебряных пуль, но, боюсь, у тети Нюси их нет.

– Возьми просто веревок покрепче, мало ли!

– Угу.

Пашка ушел. А я остался с Костылем под мышкой и бабулькой на шее.

Брыкались оба. Костыль-нога понятно почему: ей хотелось делать деревяшки из людей, а не ждать, пока из нее самой что-нибудь сделают. А бабулька увидала неубранную Пашкину комнату, поняла, что я здесь живу, и решила продемонстрировать свою любовь. Надумала сделать уборку. Я сперва не понял, когда бабка отпустила мою шею. Думал: наконец-то отвалилась, собралась домой. Щас! Отвалившись, она рванула к Пашкиному письменному столу и с грохотом смахнула все, что на нем было:

– Бардак! Сейчас, Игорек, я приберусь...

Я быстро подхватил бабку за шкирку и опять повесил на шею:

– Не шумите, теть-Нюсю разбудите!

– Уснет, ничего ей не сделается, – сопротивлялась бабулька, – ты же не можешь жить в таком свинарнике!

– Могу. Тихо!

– Ну Игорек! – Старуха попыталась вырваться. Ха, сама же варила мне «богатырскую силу»!

Костыль-нога между тем угрожающе постукивала по полу. Я держал ее под мышкой, но ей хватало длины, чтобы постукивать, и оттолкнуться-убежать она тоже могла, спасала только «богатырская сила».

Я стоял, как дурак, посреди комнаты и думал: «Не выскользнули бы!» Но они не успели. Вошел Пашка с нитками, веревкой и чесноком и стал привязывать к Костылю шелковую ниточку. Костыль-нога брыкалась, бабулька – тоже, обе они нам мешали. На сто первой попытке приладить ниточку Пашка не выдержал:

– Слушай, давай ее где-нибудь запрем?

– Ногу?

– Нет, Джульетту твою. Всю операцию нам сорвет, е-мое!

Я согласился, что да, бабулька-Джульетта может, она такая, но только где ее запереть? В шкафу – негуманно, в кухне она устроит погром и всех перебудит...

– В сортире, – нашелся Пашка, – он на улице, стучать будет – мать не услышит!

– А если теть-Нюся ночью выйдет?

– М-дя... А, придумал – в бане! Она тоже на улице, только ночью туда никто не сунется!

– Пошли.

Пашка взял у меня Костыль-ногу, я покрепче стиснул бабульку, и мы пошли запирать ее в баню.

– Игорек?! За что?! – Голосила она. Пришлось опять зажать ей рот:

– Шумите много. Вот Ногу привяжем, спрячем, тут же вас и выпустим.

Бабулька обреченно кивнула, и я вновь почувствовал себя скотиной: кажется, она была готова на все ради меня.

Баня стояла шагах в двадцати от дома, и это было здорово. Пускай бабулька хоть песни поет – теть-Нюся ее не услышит.

– Я буду ждать тебя! – томно выдала бабулька и запечатлела на моей физиомордии деревянный поцелуй. – Возвращайся скорее, вместе попаримся!

О чем она говорит – мы же деревяшки! Париться нам неполезно.

Мы на цыпочках взлетели в Пашкину комнату и продолжили развлекуху. Мне теперь никто не мешал, я мог спокойно держать Костыль, а Пашка – привязывать его на ниточку. Ниточка выглядела тонкой, а Костыль – внушительным.

– Может, сперва веревку попробуем? – предложил я, но опоздал. Пашка привязал Костыль, двумя руками ухватил катушку и скомандовал:

– Пускай!

От неожиданности я ослабил хватку. Нога выскользнула от меня, рванула, оборвав нитку, и, оглушительно стуча, поскакала к дверям.

– Держи! – одним прыжком я скакнул ей наперерез, а Пашка схватил ее сзади.

– Уф! Нитки не помогли, – резюмировал он. – Покажи-ка ей головку чеснока, может, смирнее станет?!

Я взял со стола чеснок (Пашка успел выложить) и, держа на вытянутой руке, стал медленно подходить. Если он убивает вампиров, то значит, и Ноге может сплохеть. Убивать ее в наши планы не входило – мы тогда не сможем никого расколдовать. Нога нервно постукивала, вырываясь от Пашки. Черт ее знает, как она себя чувствует! Ее ж не спросишь! Я на всякий случай спросил:

– Будешь хорошо себя вести?