Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала Лара выбрала неверный способ передвижения — с холма на холм. Прием оказался утомительным, и уже после первого дня у обоих разболелись плечи, да с непривычки так сильно, что даже уснуть получилось не сразу. На следующий день Лара с Гобзиковым шагали по ручьям.
В большинстве своем ручьи были неглубокие, так что никаких сложностей с перемещением не возникало. Проблема заключалась в другом. Ручьи текли как-то не так, и из-за этого нетака не удавалось толком определить направление. Холмистый Край оказался похожим на настоящий лабиринт.
Лара сказала, что если где и устраивать партизанское гнездо, так только тут. Гобзиков спросил, против кого она думает партизанить, но Лара не ответила, сказала лишь, что тут хорошо, глухо, и найти кого-то здесь можно исключительно с воздуха.
Хорошенько наблуждавшись между холмами, Лара определила новую стратегию — идти по берегам ручьев, периодически поднимаясь наверх для определения направления. Новый способ перемещения оказался оптимальным. Вдоль воды обнаружились тропинки, протоптанные какими-то незнакомыми животными. Животные (Гобзиков отметил, что они похожи на микрокосуль) были робкими, и даже Лара не смогла с ними познакомиться, как ни старалась. Но тропинки у них получались вполне прямохожие.
Ночевали на холмах. Разводить костер почему-то не решались, но на холмах и так отчего-то было тепло, будто сопки исходили теплом изнутри. Гобзикову нравилось.
А на пятый день они встретили первых обитателей. Рыбаков.
Лара устроилась между двумя кочками поудобнее и достала бинокль. Дорогой, тяжелый и холодный, его приятно было держать в руках, в него приятно было смотреть. Лара пристроила оптику в развилке чахлого карликового хвоща и стала разглядывать, что происходит у подножия холма.
Гобзиков тоже пытался разглядеть, но получалось не очень — солнце в глаза.
А внизу тек ручей, который под холмом разливался в небольшой бочаг, а потом снова сужался в ручей. Бочаг неширокий, метров двадцать, но, судя по темноте воды, достаточно глубокий. И в нем сейчас болтались два типа с какими-то палками. Лара сфокусировала бинокль и увидела, что у них не совсем палки, а бредень. Видимо, типы рыбачили.
Ловля шла довольно вяло, типы углублялись в бочаг, стучали палками по воде и издавали вялые крики, которые долетали даже до Лары и Гобзикова.
Рыбаки прочесали водоем два раза и выбрались на сушу. Свернули бредень и вытряхнули его содержимое на траву — на солнце заблестело серебро. Лара сказала, что момент самый подходящий, спрятала в чехол бинокль, подхватила рюкзак и принялась спускаться вниз. Гобзиков покатился за ней.
Они спускались с холма, а рыбаки смотрели, отпустив бредень и разинув от удивления рты.
Уже ближе к подножию холма Лара вдруг поняла, что рыбаки вроде как ей знакомы. Один, во всяком случае, точно. Тот, что пониже. А тот, что повыше, собирал в траве разбежавшуюся рыбную мелочь и знаком не был. Вроде как.
Место попалось красивое. По берегам вокруг водоема рос густой шиповник, который обильно цвел, распространяя медовый аромат. Лара перепрыгнула с разбегу через ручей и подошла к рыбакам. Гобзиков подотстал.
— Там, где дикие розы цветут… — на ходу обронила Лара. — Привет, браконьеры.
— Здорово, Лариска, — неприветливо отозвался тот, что был пониже.
Лара вгляделась повнимательней и…
— Ну да, это я, — буркнул рыболов, — ты не обозналась.
Лара не могла поверить:
— Но ты вроде… как бы сказать… потолще был, что ли…
— А ты вроде прическу поменяла, — не ответил рыболов. — И вообще имидж.
— Поменяла, — согласилась Лара. — А ты вроде ведь… политическим деятелем был? Пендрагон Великий… Или как там? Ляжка?
— А ты сама как? — не услышал Ляжка. — Дракончиком новым не обзавелась пока?
— Что, — не услышала в ответ Лара, — свергли, говоришь?
Ляжка промолчал.
— Да ты просто Лжедмитрий Второй! — заключила Лара. — Патрис Лумумба, блин, настоящий!
— Это точно, — подтвердил второй, незнакомый Ларе, субъект. — Лумумба.
И заржал.
Ляжка надулся было от злости, но потом взял себя в руки, решил не связываться.
— Ладно, — примирительно сказала Лара, — мало ли что в прошлом приключилось. Забудем.
Ляжка уселся на берег.
— Видишь ли, Лара, — начал он задумчиво. И вдруг скрючился, принялся выкусывать что-то из ноги.
— Что ты делаешь? — удивилась Лара.
— Шипига, — пожаловался Ляжка. — Четыре дня назад накололся, теперь прорастает. А сейчас ноги размякли, самое время выкусывать…
И он стал старательно щелкать зубами.
Лара терпеливо наблюдала за процедурой. Подошел Гобзиков. Смотрел на происходящее с непониманием. Но не вмешивался.
— А ты сама откуда? — спросил сквозь выкусывание Ляжка. — Оттуда?
— Угу, — кивнула Лара.
— Ну и как там курс доллара? Растет? А впрочем… Впрочем, мне без разницы, растет ли, падает ли. Новенькое что-нибудь есть?
— В каком смысле?
— Ну… — Ляжка выплюнул в ручей кусок кожи. — В глобальном.
— Если в глобальном… ФРС бомбанули.
— Нашу? — презрительно хмыкнул Ляжка.
— Да ну, нашу. Американскую. Восемь миллиардов взяли, по официальным данным. А сколько на самом деле, так никто и не знает, много больше, наверное. На бирже паника, на рынках кризис. Вот тебе событие в глобальном смысле.
— Это как раз не в глобальном, — с кроткой улыбкой сказал Ляжка. — Это в суетном смысле. Я тебя про действительно серьезные дела спрашиваю. Открытий разных не совершили ли? Не изобрели ли чего-нибудь для человека полезного? Термоядерный реактор там или еще что. Для облегчения страданий народных.
— Не, не изобрели.
— Вот и хорошо. — Ляжка сплюнул окончательно и прополоскал ногу в воде. — Если изобрести что-нибудь для облегчения страданий, то жить неинтересно станет.
— Почему?
— Про диалектический материализм слыхала?
— В общих чертах.
— Ну, тогда должна знать, что человек несет в себе двойственность. С одной стороны, человек любит помучиться, пострадать, а с другой стороны, наоборот — помучить.
— Философом заделался? Что ж, подумать иногда не вредно. Но пофилософствуем мы потом, ты лучше расскажи, как тут вообще. В смысле обстановки. Что слышно на просторах?
Ляжка и его друг переглянулись.
— Тайна? — спросила Лара.
— Какие у нас могут быть тайны… — вздохнул Ляжка. — А это кто? — кивнул на Гобзикова: — Бойфренд?
— Меня зовут Егор, — представился Гобзиков.