В такой приятной и свидетельствующей о хорошем вкусе хозяев обстановке Дени Кинто с супругой, свободные от каких бы то ни было домашних хлопот благодаря своим слугам – лакею, который ухаживал за лошадью господина в конюшне особняка Гизов, и служанке, которая заменяла госпожу во всем, что касалось ведения хозяйства, – жили вроде бы только ради собственного удовольствия. Оба они питались за столом, накрывавшимся для кавалеров и дам, прислуживавших мадемуазель де Монпансье[80]. Обязанности Дени де Кинто сводились к тому, что он сопровождал герцогиню, когда она направлялась в манеж, совершал вместе с ней прогулки верхом, выезжал на охоту. Мадам де Кинто выезжала с хозяйкой на светские приемы, выслушивала ее «исповеди», чем могла помогала. Скромно играя свою роль приближенной конфидентки, Мари завоевала сердце герцогини[81], и так же, как муж, она всегда принимала участие в приемах и празднествах, устраивавшихся в особняке Гизов. А в свой тихий уголок она приглашала людей из высшего общества, которые, добиваясь ее милости, надеялись при ее посредничестве добиться и милости хозяйки дома.

Короче говоря, Кинто и его супруга проводили долгие часы, едва ли не всю жизнь тратили на абсолютно праздное времяпрепровождение, устраивая свой «двор» и демонстрируя там свои лучшие наряды. Страстно желая во всем следовать диктату новейшей моды, они приносили на ее алтарь большую часть своего благосостояния. В их сундуках нашлось всего четыре простыни (все их постельное и столовое белье!), из нательного было только самое что ни на есть необходимое. Зато платяной шкаф прямо-таки ломился от изобилия роскошных туалетов. И муж, казалось, куда больше, чем жена, кичился количеством и кокетливостью нарядов. В самом деле, если гардероб госпожи Кинто включал в себя только один халат из переливчатой ткани, четыре платья и три нижние юбки из тафты, атласа или саржи – однотонные, в цветочек, черные, полосатые, цвета увядшей розы или бледно-алые, украшенные тесьмой в красноватых тонах или с каким-то орнаментом; если у нее насчитывалось всего два платья с фижмами, а число головных уборов, манишек, воротников, чепцов, повязок, манжет отнюдь не выходило за пределы разумного, то господин Кинто, напротив, словно бы все жизненные удовольствия сводил к накоплению самых разнообразных костюмов.

В маленькой комнатке, где они жили, постоянно ждали своего часа семь его плащей, две «рупильи»[82], одиннадцать пурпуэнов и столько же коротких штанов к ним, семь касторовых – серых и черных – шляп, десять пар сафьяновых сапог… Плащи и «рупильи» были сшиты из отборных тканей – изготовленной в Сеговии, Флоренции, Шартре саржи или беррийского сукна; пурпуэны и штаны – из тончайшей замши или из шелка, гроденапля, атласа, тафты. Все эти наряды радовали глаз своими живыми и приятными оттенками: тут были и бархатно-фиолетовые, и снежно-белые, и светло-коричневые, и пестрые – бежево-черные, и серые, как мышиный мех, и малиновые, и темно-красные, и алые, и пунцовые… А покрой!.. А элегантность!.. А отделка – от простой тесьмы до позумента, галуна, вышивки по шелку, золота и серебра!..

Великий дока в науке «хроматике», которая, как мы видели, цвела пышным цветом при дворе Людовика XIII, Дени де Кинто, стремясь утвердить свою репутацию светского льва и человека с изысканными манерами, тем более что судьба принудила его жить в столь скромной обстановке, уделял аксессуарам костюма нисколько не меньше внимания, чем самому костюму. И действительно понимал, что аксессуары могут способствовать великолепию костюма лишь тогда, когда они правильно подобраны по тону, а следовательно, украшают его, а не безобразят. Вот почему он и коллекционировал их в своих сундуках. В специальных отделениях этих сундуков хранились, к примеру, закрепленные заколками или жемчужными фермуарами пять султанов из страусовых перьев разной формы и разных оттенков и девятнадцать шляпных лент из стекляруса, шелка, крепа, кастора, златотканой и вышитой серебряной нитью тесьмы, и это позволяло господину Кинто согласовывать оттенки украшений на головных уборах с оттенками своих пурпуэнов. Рядом со всеми этими милыми пустячками, призванными облагородить и привести в соответствие с требованиями моды голову, содержались и другие – для других частей тела, которым тоже следовало выглядеть так, как положено светскому льву. Роскошные безделушки и не совсем безделушки. Так, Дени де Кинто являлся счастливым обладателем сорока трех аксельбантов и пяти шарфов из тафты; двадцати трех пар шелковых и вышитых чулок; восьми пар круглых подвязок для них; четырех пар наколенников к сапогам; десяти пар разнообразных пряжек для туфель; девяти пар перчаток оленьей кожи; семи поясных ремней из бархата или марокена… И все это искрилось и сверкало, каждая вещь отличалась изысканностью, материалы, из которых их изготовили, были особо тонкими и высококачественными, все они были отделаны либо позументом, либо кружевами, либо драгоценнейшей золотой, серебряной, на худой конец – шелковой бахромой.

Мало кто из людей, занимавших в обществе такое же, как Дени де Кинто, положение, уделял столько внимания проблемам своего внешнего вида, ставя себе целью с помощью предлагаемых модой ресурсов утвердиться в звании «галантнейшего кавалера своего времени». А значит, мы можем считать этого нашего персонажа одним из типичных щеголей времен Людовика XIII, которых памфлетисты и высмеивали за их слепое поклонение требованиям своенравной повелительницы вкусов. В наследство жене он не оставил ничего, кроме долгов. Сумма их внушительна: 1 141 ливр, то есть, на наши деньги, 17 115 франков. И за исключением 150 ливров, все эти долги – результат неоплаченных счетов, присланных портными, басонщиками, скорняками, сапожниками, вышивальщицами и прочими ремесленниками, производившими дорогие безделушки, или торговцами предметами роскоши, открывшими ему кредит в своих лавках. Мир праху этого хлыща, опьяненного собственной персоной…

Куда легче, чем господин де Кинто, решала проблемы если не комфорта, то, по крайней мере, бесплатного пользования роскошным жильем, обитая большую часть жизни исключительно в королевских дворцах, «высокородная и могущественная дама», современница нашего щеголя, Франсуаза де Лонсак, маркиза де Монгла. И, надо признать, она имела на это право. Сегодня ее имя почти никому не известно, но тем не менее она не заслужила полного забвения. При Дворе ей была отведена важная роль «гувернантки Наших Сеньоров и Дам, Детей Короля Франции», а главным образом, его высочества Дофина, будущего короля Людовика XIII, которого она холила и лелеяла с младенчества. Читая «Дневник» Эроара и многие другие мемуары, относящиеся к той эпохе, мы узнаем, что она была первой воспитательницей этого принца и что именно ее, еще не очень умея говорить, он окрестил нежным прозвищем «маманга» (от «мамочка Монгла»). Позже, когда скончался Генрих IV, она и стала подлинной матерью осиротевшему мальчику, который не получал от своей настоящей матери, Марии Медичи, ничего, кроме презрения и грубых окриков.