Король послал своё войско на новый, неведомо какой по счёту штурм Смоленска. К этому времени уже были сделаны подкопы под стены крепости, в них заложили порох, и когда десятки польских орудий ударили по крепости, сапёры отправились к пороховым зарядам. Польские воины подтащили к стенам сотни штурмовых лестниц. Но штурм вновь не удался. Смоляне разгадали замысел врага, сделали свои подкопы под стены и унесли порох. А когда польские воины после канонады ворвались в отдельных местах на крепостные стены, их сметало оттуда словно вихрем. Воинов охватывал ужас, в панике они падали в ров, сшибали тех, кто поднимался по лестницам. Многие поляки кричали: «Там сатана, там дьявол!»

Командиры, которые гнали воинов на штурм, видели на стенах среди защитников города огромных огненно-рыжих воинов. В руках у них были палицы, и этими палицами богатыри сметали врагов со стен. Огненно-рыжие воины возникали всюду, где только поляки поднимались на стены. Никто из полковников, из командиров отрядов сам не поднимался по лестницам, и воины после первых попыток овладеть крепостью даже под страхом смертной казни не шли на штурм. Войско Сигизмунда захлебнулось в страхе. Как солдат ни погоняли, они, добежав до крепости и глянув вверх, панически убегали.

Сам король Сигизмунд поскакал на коне на выстрел мушкета и промчал вдоль стен крепости с полверсты, дабы увидеть тех, кто посеял в его войске ужас. И он увидел лишь одного огненно-рыжего богатыря, который появлялся то тут, то там. Тот неведомый русский воин вызвал страх и в душе короля. Какой же силой обладал сей воин, подумал король, ежели никто не мог устоять перед ним, ежели его одного сочли за целую рать. И Сигизмунд поспешил удалиться от стен подальше. А чтобы узнать суть явления, тотчас послал в стан русских послов гонца и велел явиться князьям Ивану Куракину и Василию Тюфякину, коих знал, как своих поклонников.

Ещё и день не угас, а в польский лагерь примчал на коне князь Тюфякин. Король послал его к крепостным стенам:

— Иди, князь, и посмотри, кто там нагоняет на моих воинов страх, какую нечистую силу взяли смоляне в помощь.

Князь Тюфякин выполнил волю короля и, вернувшись, сказал:

— Ваше величество, видел на стене колдуна Сильвестра. Он многолик и страшен.

Сигизмунд, не произнеся и слова в ответ, повернул коня и со всей свитой ускакал в лагерь. Возле своего шатра дождался, когда подъедет Тюфякин, спросил его:

— Кто над тем колдуном властен?

Князь Василий Тюфякин задумался, бороду потеребил, соображая, что к нему пришёл миг удачи и он может теперь хоть в малом досадить главному послу, Филарету, которого недолюбливал за праведное слово и дело. Это же он, Филарет уличил его однажды в приверженности к католикам. Теперь сам будет уличён в сговоре с нечистой силой. Знал Тюфякин, что митрополит многими нитями связан с ведуном Сильвестром, а пуще — с его женой. Тут и другое подворачивалось князю: Жигмонд даст ему возможность уйти из посольства домой. Нет у него силы калеть зиму в шатре или в грязной крестьянской избе, пора в тёплый терем. И, прищурив без того узкие монгольские глаза, князь негромко сказал:

— Есть над тем колдуном господин. Он в русском стане среди послов, а как его имя, запамятовал.

Король не настаивал, чтобы князь постарался вспомнить имя властелина над колдуном, слез с коня и позвал князя в шатёр. О чём Сигизмунд и Тюфякин разговаривали, осталось тайной. Но в тот же вечер князь велел своим холопам не мешкая собираться в путь. В глухую полночь, когда русский стан спал, князь Тюфякин и его челядь покинули свои шатры и ушли из лагеря прямой дорогой на Москву. Это были первые беглецы из великого посольства. Позже, с наступлением сильных морозов, их оказалось сотни.

А на другой день утром, когда в русском стане ещё не знали о бегстве князя Тюфякина, король Сигизмунд пригласил к себе Филарета. Его попытались сопровождать Авраамий Палицын и Захар Ляпунов, но посланец короля строго заявил, что Филарет должен явиться один. Лишь только посол был допущен в королевский шатёр, как Сигизмунд встретил его крепким словом:

— Ты, владыко митрополит, дерзок, и прибыл в мой лагерь с одной целью: требовать от меня уступок. Я готов тебе уступить во многом и даже сыну повелю не покидать Польши. Но и от тебя требую уступок. Повели своей властью смолянам открыть ворота города. Войду в Смоленск, и волос не упадёт с голов горожан.

— Моей власти над смолянами нет, — твёрдо ответил Филарет. — Над ними властен Всевышний. Вот его и проси о милости.

— Пока я прошу тебя, владыко. Но бойся, как стану требовать.

— Я слуга Божий, и пугать меня нет смысла, ваше величество.

— В том и суть, что ты не Божий слуга. Вчера ты видел, как мои воины бежали от стен крепости, видел, сколько осталось их во рву бездыханными. Ответь же, почему сие случилось? Пока тебя под городом не было, смоляне трепетали предо мной. И город я не взял силой только потому, что жалею своих солдат.

— Отвечу, почему вчера не удался штурм твоему войску: у тебя нет достойных воевод, кои научили бы солдат брать крепости. Или запамятовал урок стояния под Троице-Сергиевой лаврой?

— Я сам воевода над войском и знаю, чего стоят мои гетманы и солдаты. Вчера крепость пала бы, не прояви ты своего коварства.

— Помилуй Бог! Чем я пред тобой грешен, государь польский?

— Тем, что ты в сговоре с нечистой силой, и она злодействует твоей волей.

— Истинно говорю, государь, и Господь тому свидетель: никогда не якшался с нечистой силой. Вот те крест! — И Филарет осенил себя крестом.

— Ты лжец! — Сигизмунд встал с кресла, подошёл к Филарету, медленно и с яростью произнёс: — Ты в одной упряжке с колдуном Сильвестром и ведьмой Катериной. Двадцать пять лет назад ты продал им душу, и оттого они тебе служат. Они спасли тебя от казни при Годунове, они ведут твоего сына на трон!

Филарет дрогнул. Да, он связан с этими ведунами-ясновидцами четверть века. Но мало кому известно, что они блаженные и над ними властелином не сатана, но Всевышний. Однако сие невозможно доказать тем, кто не пожелает слушать правду. Так было уже, когда он, Фёдор Романов, доказывал царю Борису свою непричастность ко всему, что было связано с найденным на его подворье отравным. И теперь Сигизмунду легко взять его в хомут, увести на погибель. Но этого нельзя допустить, он ещё нужен россиянам. И Филарет смиренно спросил:

— Что тебе надобно, государь?

Сигизмунд видел душевное борение митрополита.

— Требую одного, — тихим, но торжествующим голосом начал Сигизмунд, — чтобы ты собрал своих послов, шёл с ними к стенам крепости и повелел смолянам открыть ворота и выдать колдуна Сильвестра. Ты заверишь смолян, что когда мои воины войдут в город, то получат от меня только милость.

Под ногами у Филарета медленно заколыхалась земля. Он опустил голову, дабы убедиться, так ли это. Твердь земная оставалась непоколебимой. И Филарет понял, что это он теряет над собой власть и впадает в глум, что его толкают на предательство смолян, мужественно защищающих город, на заклание достойного похвалы россиянина. Да, смоляне поверят ему и послам, кои будут рядом с ним, и распахнут городские ворота. Но он был твёрдо убеждён, что горожане не выдадут Сильвестра и что поляки не помилуют их за это, разорят дома, надругаются над верой, над жёнами, учинят разбой и казни. И дух истинного россиянина взбунтовался в Филарете, и он хотел было крикнуть Сигизмунду о том, что никакая сила не толкнёт его на иудин грех. Но в последний миг другая, благоразумная сила остановила его от неверного шага, бросавшего его на копьё, на что угодно, от чего россиянам блага не будет. И он всё с тем же смирением сказал: