– Вы правы, Александр Филиппович. Я так, в порядке бреда обсудить предложил. Теперь вижу, что ошибался.

Хусейнов наконец приободрился; он почувствовал, что угроза для него лично миновала. Он снова в игре, причем является одной из ключевых фигур. Но Глотов любил заставать оппонентов врасплох:

– Да, и сегодня же убери своих абреков из моего имения. Всех до единого.

– Я не могу этого сделать, – проговорил Хусейнов. – Все решает ОН, – мужчина посмотрел куда-то в высокий расписной потолок, явно имея в виду своего хозяина. – Это он распорядился перебазироваться к вам.

– Он, – ухмыльнулся Глотов. – Да мы его своими руками создали. Кем бы он был без меня? Хотя он куда умнее тебя, должен понимать, что им здесь не место.

– Я только его слова передаю. – Хусейнов выглядел жалко. – У него документы на вас всех есть, серьезные. Не зря же он расписки всегда требовал. А еще он приказ боевикам отдал через мою голову – если с вами возникнут проблемы, выпустить газ прямо здесь. Руслан Тангаев его выполнит.

– Я больше и слышать не хочу, каких головорезов ты сюда притащил. Ни одной фамилии, – посуровел Глотов. – Я твоих людей не видел и не знаю.

– Скоро никого здесь не будет. Ни одного человека. Не сомневайтесь. Ведь «машина» уже запущена.

* * *

Поздним вечером, когда дворец в усадьбе уже сверкал всеми цветами замысловатой подсветки, Маша и Ларин прогуливались неподалеку от хозяйственных ворот имения.

– Видишь, – говорил Андрей, – Глотов теперь мне доверяет все больше и больше. Даже разрешил регулярные встречи с тобой. После восьми я имею на это право. Семейная жизнь имеет свои преимущества перед холостой. И придурка Чудилова, который следил за мной, убрал подальше. И оклад повысил. Я один из самых высокооплачиваемых его сотрудников.

– Можно подумать, ты решил сделать карьеру у него на службе, – улыбнулась Маша.

– Карьера бывает разной. То, что раньше казалось невозможным, теперь стало реальным. Документы с подписями Глотова я раздобыть не обещаю, но доказательства заполучу.

– Собираешься освободить Ахмеда Масудова? – прищурилась Маша.

– Именно так. Этот человек ценен во всех отношениях. У него незапятнанная репутация, он авторитет. Через него проходили огромные суммы денег как от исламских фанатиков, так и из Москвы. И ни одна купюра не прилипла к его рукам. Все отдавал своему президенту – потому, что верил в него. Он ограниченный, но идейный. А это дорогого стоит. К тому же в нем заговорила совесть, он понял, что служит неправому делу.

– Ты говоришь так, словно делаешь ему протекцию на должность имама, – не удержалась и вставила Мария.

– Он и есть настоящий имам – моральный авторитет. К нему прислушаются даже в Кремле. Как сказал бы Дугин, он ценный источник достоверной информации. Клин надо выбивать клином. Против фальшивого имама выставим настоящего.

– Заманчиво, – проговорила Маша и, запрокинув голову, принялась рассматривать звездное небо, – но так же далеко и так же иллюзорно, как звезды. Ты представляешь себе, как это сделать? Ты уверен, что Масудов поверит тебе и станет свидетельствовать против своего бывшего хозяина? Они же соплеменники.

– План есть. Главное – вытянуть его отсюда, а убедим мы его вместе.

– Всякий план лучше его исполнения, – сказала Маша, назидательно подняв указательный палец. – Когда ты собираешься начать?

– Тянуть некуда. Ветер-то усиливается. – Ларин тоже глянул в небо. – Видишь, как деревья верхушками качают. Ты мне должна помочь. Колеса когда-нибудь у машин меняла?

– Не поняла.

– Ну, домкратом пользовалась?

– Пару раз было, – пожала плечами Маша.

– Потренируешься пока, а завтра ночью и начнем.

* * *

Для старика Ахмеда Ходжи Масудова минул еще один день заточения. Правда, теперь люди Хусейнова так не зверствовали. Физические пытки сменились моральными. Ему напоминали об оставшихся в автономии родственниках, называли их адреса. Вспомнили даже тех, кого старик и в глаза не видел, тех, кто жил в Москве.

«Скажи, к кому ехал, кто тебе здесь помогает? – требовали от него. – И тебя простят. Ни один волос не упадет с головы твоих родных».

Масудов слушал и не отвечал. Болело измученное избиениями тело, голова плохо соображала. Ахмед Ходжа замкнулся в себе, он слышал слова, но почти не понимал их. Они не складывались в предложения, лишались смысла. Лицо оставалось каменным, хотя в душе бурлило. Он проклинал себя за то, что связался с этими людьми и поверил им, когда ему пообещали, что все делается лишь для мира и спокойствия на его земле. Ведь видел же, что перед ним негодяи, готовые кормиться у любого, кто дает деньги; те, кто не выбирает средств для достижения цели, кто воюет с женщинами и детьми. А он служил им, помогал, позволял им ссылаться на его авторитет…

Наступил вечер, и мучители ушли, пообещав вернуться завтра утром и продолжить «разговор». Сторожить беспомощного пленника оставили почти еще мальчишку Рамзана. Куда убежит старик? Запоры надежные, дверь крепкая. Помещение с толстыми стенами, засыпанное землей. Кричи не кричи, никого не дозовешься.

Все сегодняшние молитвы старик пропустил, ему не позволили совершить их. И хоть время вечернего намаза уже прошло, он попытался подняться, застонал, прижал к животу ноющую от боли руку. Племянник Тангаева, Рамзан, прислонил автомат к стене и подошел к старику, сидевшему на ватном матрасе в дальнем конце погреба.

– Ахмед Ходжа, – с уважением произнес он, – если вам холодно, я газовую горелку сильней включу. Но тут и так жарко.

Масудов сделал знак, показывая, что речь идет не о тепле, сглотнул и произнес пересохшим горлом:

– Молельный коврик мне дай.

Рамзан растерялся, он пошарил возле матраса, огляделся:

– Здесь его нет.

– Тогда расстели мой пиджак.

Парень бережно расстелил порванный пиджак, помог старику опуститься на него коленями.

– И ты становись, – сказал Масудов, накрывая голову носовым платком.

Рамзан сбросил куртку, стал на нее и спросил:

– Откуда вы знаете, где святыни? Мы стали к ним лицом?

Масудов приложил руку к сердцу:

– Я чувствую. Если и ошибся, Аллах нас простит. Ведь он все видит, все знает и все понимает.

В подвале зазвучали слова молитвы. Масудов не только повторял выученные с детства фразы, он еще просил вразумить тех, кто задумал погубить невинных людей, просил дать ему силу прожить следующий день...

Когда молитва была окончена и Рамзан помог Масудову устроиться у стены, молодой человек спросил:

– Ахмед Ходжа, а вы такого Али Садаева не знали?

Старик наморщил лоб, внимательно присмотрелся к молодому парню и осторожно спросил: