Егор поспешно отвернулся и быстро зашагал прочь. По дороге домой привычно зашел в магазин. Остановился у прилавка и стал бездумно глядеть на товары в витрине. Его взгляд задержался на ярком пакетике с леденцами. Что-то далекое всплыло в его сознании – эти леденцы были ему знакомы. Удивительно, что они вдруг сейчас оказались в магазине! Давно таких не было.

Егор зашел в дом. Валентина с повязанной черным платком головой сидела за столом, время от времени всхлипывая. Лицо ее было заплаканным.

– Мама, смотри, что я купил! Сейчас будем пить чай. Только, пожалуйста, не плачь! Нам с тобой еще серьезный разговор предстоит за чаем.

Валентина без всякого выражения посмотрела на леденцы, потом перевела взгляд на Егора, спросив:

– Был на кладбище?

– Был. Немного постоял, не надо было сегодня ходить. Мы пойдем с тобой завтра вдвоем. Только прекращай плакать.

Женщина достала из глубины серванта бутылку с водкой (презент Егору от клиента), налила в рюмку, закрыв ее краюшкой хлеба, и поставила на стол. Потом подала чашки с чаем, предварительно высыпав в вазочку разноцветные леденцы. В это время Егор, порывшись у себя в столе, подал матери пожелтевшую вырезку из газеты, где была фотография молодого улыбающегося Филипп Петровича.

– Мама, как-нибудь пристрой, чтобы она держалась, не падала!

У Валентины опять затуманились глаза, но, взяв себя в руки, она промолвила:

– Ну давай серьезный разговор.

Егор рассказал все.

– Понимаешь, мама, я сам виноват. Филипп Петрович просил меня, чтобы Юля не видела, как буду передавать деньги Сереже. Я об этом забыл, только потом вспомнил, когда было уже поздно. Юля тоже не виновата. Она подумала, что это для нее деньги. А поставить гранитное надгробие я пообещал.

После паузы Егор смущенным голосом произнес:

– Мама, а Юля сказала, что мы теперь не чужие. В смысле – я, Сережа и она. И говорила, чтобы я называл ее на «ты».

Валентина сидела молча, глядела на газетный снимок, и Егор терялся в догадках, о чем она думает.

– Мама, я надеюсь, ты не волнуешься по поводу этого недоразумения? Я уже все продумал и решил. Сейчас используем те деньги, что отложили мне на костюм. Ты только зайди в магазин, скажи, что я передумал. Я же его уже примерил и отложил. А мой старый отнеси в химчистку. Мне через две недели к Вовке Насонову на свадьбу идти. А потом я узнаю, может, можно в кредит это дело оформить, тогда и вообще никаких проблем. Ну и придется немножко позже начинать копить на машину… Не расстраивайся, мам…

Валентина, казалось, отрешенным взглядом смотрела на газетную вырезку, рюмку с водкой и краюшкой хлеба, на ее лице блуждала теплая улыбка. Очнувшись, она произнесла:

– Егор, хочешь, я тебе открою тайну?

Парень, уже боясь каких бы то ни было тайн, невольно перейдя на шепот, пугливо произнес:

– Ну, если ты хочешь, говори…

Валентина, подражая Егору, внятным шепотом произнесла:

– Хочу и скажу – я самый счастливый человек!

Облегченно вздохнув, Егор заулыбался и ответил:

– А я какой счастливый, мама!

Потом, вспомнив, грустно добавил:

– Вот только горе переживем.

В голове его крутилась фраза: «Мы не чужие». Нравилось Егору на все лады повторять эту фразу.

Валентина поднялась из-за стола, стала убирать чашки. Потом, будто невзначай, спросила:

– А Любочка на свадьбе у Вовки будет?

– Конечно, мама, она же подружка невесты. А я – друг жениха. Только забыл, как это называется.

– Дружка, – подсказала мать и, расставляя посуду, стала в уме планировать завтрашний день: «Пойду с утра в магазин – куплю для Егора костюм. Он на нем как влитой сидит. Нечего мне деньги на смерть собирать. Еще внуков надо на ноги поднимать. Поживем еще». А вслух Егору напомнила: – Сынок, ты завтра на работе отпросись с обеда. На кладбище надо идти днем, вечером не принято.

– Хорошо, мам.

И уже засыпая, проговорил:

– И не забудь костюм в химчистку…

Девушки приехали, как и договаривались, за два дня до начала учебного года. Встреча была бурной, восторженной, как будто каникулы длились не два месяца, а целый год. Комната в общежитии осталась за ними та же, что и в предыдущие два года, спасибо завхозу, тете Вале. Называть завхоза тетей Валей – честь особая. Для большинства студентов она – Валентина Тимофеевна. Но девушки из сорок седьмой комнаты у нее были на особом счету – аккуратные, не грубили. И самое основное: не обижали Гриню. Гриня был достопримечательностью женского общежития. Вообще-то кличка у него была Гринька-дурак, но тетя Валя называла его ласково «Гриней» и одергивала каждого, от кого слышала грубую кличку. Свою симпатию к Грине тетя Валя объясняла тем, что они с ним появились в общежитии в одно время. Тетя Валя тогда устроилась вахтером, чему была рада, так как переживала семейные трудности.

И в первый же день новой работы она из своей кабинки обратила внимание, что парень стоит в углу коридора слишком долго и не похоже, что к нему кто-то выйдет. Она спросила, кого он ждет. По ответу все поняла…

– Гриня гуляет. А потом пойдет домой. Мама ждет.

Поняв, Валентина Тимофеевна опешила, потом испугалась. В это время по лестнице сбежала вниз девица, по виду старшекурсница. Посмотрев на парня, на ходу бросила:

– Опять Гринька-дурак здесь! Гоните его отсюда! Повадился!

Валентина Тимофеевна подошла к парню, но тот, закрыв лицо рукавом пиджака, натуральным образом плакал, приговаривая: «Гриня не дурак, Гриня – добрый!» Потом залез в карман пиджака, достал яблоко и протянул женщине:

– Возьми, мама дала! Чтобы Гриню не били.

Тетя Валя машинально взяла яблоко и спросила:

– Сынок, а ты знаешь, где твой дом? Ты дойдешь сам? Тебя, наверное, уже мама ждет?

По лестнице спускались два парня, которых тетя Валя пропустила часом раньше в пятнадцатую комнату. Оказалось, Гриня пришел с ними, но парни его с собой к девушкам не взяли, велели ждать внизу.

С тех самых пор Валентина Тимофеевна и опекала Гриню. Он был существом безобидным. Поражал своим постоянством и верностью. Почти каждые выходные Гриня приходил в женское общежитие. Протягивал тете Вале обязательное яблоко (иногда это была груша), просительно приговаривая:

– Мама дала, чтобы Гриню не били!

Потом становился у стенки и наблюдал, как девушки, парни, смеясь и оживленно разговаривая, сновали вверх-вниз по лестнице. Младенчески улыбался, что-то сам себе говорил. Потом подходил к кабинке тети Вали и говорил:

– Гриня домой! Мама ждет!

Уходил и через какое-то время приходил опять. Однажды Валентина Тимофеевна, покинув свой пост, подошла к парню и сказала: