Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не бойся, — продолжил Макс с мягкой усмешкой. — Пока все в порядке. А когда почувствую, что пора, ты уйдешь. И все будет честно.
— Зачем? — простонала Вика, чувствуя, что прямо здесь и сейчас сломается ее последняя опора и все будет так, как сказала Лиза — он потащит ее за собой в болото, где они останутся вместе навсегда. — Макс, ну зачем? Ты же столько выдержал, столько прошел. И все напрасно?
Взгляд его помертвел. Вика прикинула: если это кокаин, а вероятнее всего именно он, и Макс принял сразу по возвращению, то эйфория совсем скоро должна отпустить его. Возможно, именно сейчас.
— Я все решил, — ответил он мрачно. — И хочу последнюю ночь провести с тобой.
— Так ты, — ахнула Вика, — ты решил так все закончить?
— Да. Меня ничего не держит. Я никому здесь не нужен. И если я могу убить двух зайцев одной дозой, то это мой вариант.
Вика сама не поняла, как размахнулась и как вмазала ему ладонью по гладко выбритой щеке. Голова мотнулась в сторону, Макс не сопротивлялся, только пара влажных прядей упали ему на лоб. Снеся пощечину, он вновь поднял на Вику спокойные, как тишина в храме, глаза.
— Ты конченый самовлюбленный мудак! — прокричала ему Вика, удерживая себя одной рукой за запястье другой, ладонь которой горела после удара. — Ты мне нужен, слышишь? Мне!
Он успокаивающе погладил ее по плечу.
— Не надо, Вик. Ты свой выбор еще днем сделала.
Демоническая радость схлынула с него, он перестал улыбаться. То и дело смахивал тыльной стороной ладони слизь, сочившуюся из носа. Его потряхивало, пот выступал блестящей пленкой, переливался на мускулах. Вика сглатывала, но никак не могла избавиться от кислого привкуса во рту. И на секунду ее и впрямь потянуло согласиться, вдохнуть ангельской пыли и отречься от реальности, созданной богом, переместившись в реальность демонов.
— Ничего я не делала, — выпалила Вика. — Ты вломился в наш дом и влез не в свое дело. Мы бы разобрались и без тебя!
— Твой брат классно отомстил за тебя, — заметил Макс и принялся расхаживать по комнате, явно не зная, куда приткнуться. — Можешь им гордиться.
— Ты сам дал ему ключ, — беспомощно возразила Вика.
— Я же не знал, что он чертова вычислительная машина!
— Сколько украли, Макс?
— Два ляма, — он налил воды из бутылки, расплескав половину по журнальному столику. Пил жадно, прозрачные струйки текли по подбородку и груди, смешиваясь с потом.
— Рублей? — пискнула Вика.
— Нет, я отвечаю за валютные счета.
Вика сжала виски запястьями. Два миллиона долларов! И испарились они по ее вине и вине Феди.
— Этот человек… — пробормотала она. — Вор, он приходил к нам, когда ты приезжал. Я могу его описать, если это поможет.
— Ничего мне не поможет, — Макс неожиданно размахнулся и бросил стакан в стену.
Звон битого стекла оглушил Вику. Она поймала взгляд покрасневших слезящихся глаз. Взгляд пойманного в смертельную ловушку, но не смирившегося зверя.
— Что с тобой будет? — спросила она, понимая, что обязана спросить. — Уволят?
— Нет, начнут расследование. Я же первый подозреваемый. Ключ-то у меня, я его не проебал. Вряд ли кто-то поверит, что какой-то олигофрен запомнил с десяток чисел и воспроизвел из них формулу, по которой можно высчитывать все остальные ключи в любой момент времени.
— Он не олигофрен!
— Прости, это же так важно.
Вика набралась смелости, подошла к нему, взяла за холодную скользкую, как рыба, ладонь. Отвращение смешивалось в ней с острой жалостью и почему-то стыдом, и этот коктейль не был в новинку. Так хотелось встряхнуть его, чтобы выбить всю дурь, все то, что делало его настоящим. Настоящим, которого Вика в действительности не знала — лживым предателем, меняющим сторону проще, чем носки по утрам. Тем, на которого нельзя положиться, никчемным трусливым гадом, залегшим на глубине.
— Уходи, Синицына, — попросил он, тяжело вздохнув. — Все равно весь кайф сломала.
— Я одного тебя здесь не оставлю, — возразила Вика.
— Не надо меня снова спасать, спасай себя. Тебе есть о ком заботиться, вот и езжай к ним.
Он побледнел еще сильнее, шагнул к лестнице, вцепился в перила обеими руками. Вика не раздумывая бросилась следом — ей так ясно представилось, как, добравшись до верха, он перегнется через столбики балясин и свалится прямиком на кафельный пол, что она решила ни в коем случае этого не допустить.
— Отвали, Вика, — огрызнулся он и стряхнул с себя ее руки. — Мне нужно умыться.
— Я провожу.
Сил на споры у него, видимо, не осталось. Поддерживая его под локоть, Вика не без усилия забралась наверх и села на верхнюю ступень, совсем как прошлой ночью. Макс, покачиваясь, исчез за дверью в душевую. Хлынула вода из крана в умывальнике. Следом раздался натужный грудной кашель. Вика низко опустила голову, стараясь дышать ровно и не слушать, как Макса рвет. Она силой выталкивала свою лодку из бурного русла в спокойные воды, где Машка прижималась к ней по ночам, где Федя дарил ей сложенную из бумаги лягушку, где они с отцом сидели на берегу озера, и он ласково гладил ее по голове, а она плакала, плакала навзрыд от материнской беспощадности. Но все проплывающие мимо ветки воспоминаний обламывались, едва она прикасалась к ним, и ее несло ниже и кидало на самые острые камни реальности.
Четверть часа спустя дверь за спиной снова хлопнула. Макс с посиневшими губами присел рядом и устало склонил голову Вике на плечо.
— Ты все еще здесь, — заметил он.
— Да.
Вика хотела бы уйти, пожалуй, даже сильнее всего она хотела именно уйти и не возвращаться, но не могла. И на собственный вопрос, почему, знала ответ, но не собиралась его озвучивать.
— Вик, ты что, влюбилась в меня? — устало спросил Макс.
— Наверное, — отозвалась Вика, чувствуя, как горячий шип входит в мягкую ткань сердца и выпускает скопившийся там гной. — Это что-то меняет?
— Да нет, — он распрямился, откинулся назад на вытянутых руках. — Я-то Лизку люблю. И больше никого.
Ничего нового он не сказал, но Вика все равно вздрогнула. Зачем она остается здесь? Какое ей дело, что будет с ним к утру? У него своя семья, и пусть она почти разорвана, как флаг при артиллерийском сражении, но лоскуты можно сшить. А Вика что? Заплатка, да и только.
— Ты сама во всем виновата, — продолжил Макс выпуская слова в черноту потолка. — Не нужно было меня спасать. Но ты разве спрашиваешь?