Я тянусь к нему, беру его руку и кладу поверх своей, а пальцами провожу по своему клитору.

— Ты мог бы мне помочь, — шепчу я, и вижу, как напрягается его челюсть, как желание на мгновение омывает его лицо, прежде чем он напрягается, а затем отстраняется.

— Нам нужно поскорее выписаться, — говорит он, отстраняясь от меня и отодвигая одеяла. — И нам обоим нужен душ, я думаю.

В его тоне чувствуется вынужденная легкость, но мне от этого не легче. Я закрываю глаза от грозящих слез, от чувства отказа, и все мое возбуждение исчезает в одно мгновение, когда я отдергиваю руку, и холодное, тонущее чувство сменяется пульсирующим жаром, который я ощущала всего мгновение назад.

Наша брачная ночь закончилась. Он ясно дал это понять. И хотя он, возможно, готов лечь со мной в постель, чтобы я не чувствовала себя обделенной вниманием, ясно, что секс на следующее утро после свадьбы, когда мы дважды трахались прошлой ночью, он считает чем-то запредельным.

— Я пойду в душ после тебя, — говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы это не звучало так, будто я вот-вот разрыдаюсь.

— Ты уверена? — Левин смотрит на меня, и я киваю. Я не могу вынести мысли о том, чтобы оказаться с ним в душе прямо сейчас, увидеть его обнаженным, мокрым и великолепным, захотеть прикоснуться к нему и знать, что он оттолкнет меня, вспомнит все те ночи в мотелях в Рио, когда мы делали в душе столько всего, и не позволит мне сделать этого сейчас.

— Хорошо. Я быстро. — Он встает, и я не могу удержаться от того, чтобы не бросить на него взгляд. Он красив, как всегда, его голая мускулистая задница выгибается, когда он встает, татуировки на спине спускаются чуть ниже поясницы. Мои ладони чешутся от желания провести по его коже, проследить эти узоры кончиками пальцев. Я хочу целовать каждый его сантиметр, затащить его обратно в постель и держать здесь до тех пор, пока снова не стемнеет. Мы должны были бы отправиться в медовый месяц, готовиться провести несколько дней в постели, выходя только поесть и немного исследовать окрестности, но это не про нас.

Я лежу и слушаю, как за ним закрывается дверь в ванную, как вскоре после этого включается вода, и стараюсь не представлять его голым в душе. У меня есть возможность закончить начатое, но все желание улетучилось. Я не хочу лежать здесь и трогать себя, пока не кончу. Я хочу, чтобы руки и рот Левина были на мне, и, если мои собственные пальцы заставят меня кончить, я хочу, чтобы это произошло, когда его член будет в это время внутри меня.

Я хочу своего мужа, и мне кажется чудовищно несправедливым, что я не могу его получить.

Ты сама застелила эту постель, напоминаю я себе, смахивая слезы, которые начинают катиться по щекам. Ты все время уговаривала его переспать с тобой в Рио и игнорировала риск, даже если он говорил тебе, что это не перерастет в нечто большее. Я не могу притворяться, что Левин не был честен со мной с самого начала. Он всегда был честен. Я просто не слушала.

Теперь я замужем за человеком, который будет моим мужем только в самом техническом смысле. И как бы мне ни хотелось с горечью сказать себе, что я не лягу с ним в постель, если он будет делать это только для того, чтобы удовлетворить меня в случае необходимости, я знаю, что это не так. Как бы стыдно мне ни было, я приму от него все, что смогу получить.

Душ он принимает быстро, как и обещал, но мне все равно кажется, что прошла целая вечность, прежде чем дверь снова открылась, и он вышел, обернув полотенце вокруг талии. Я чувствую вспышку злости на него за то, что он вышел в таком виде, неужели он не мог одеться в ванной и не дразнить меня? Странное чувство, потому что я никогда раньше не злилась на Левина. Я не совсем уверена, злюсь ли я сейчас, но мне кажется, что это самый близкий к этому момент.

Он открывает дверцу шкафа и достает толстый махровый халат, протягивая его мне.

— Если хочешь, — говорит он, накидывая его на кровать рядом со мной и подходя к стоящему у комода кожаному вещевому мешку, очень похожему на тот, который я видела, как он использовал в Мексике, когда мы остались в особняке Диего после вечеринки. Тот чемодан, конечно, сейчас лежит на дне океана вместе с остальными обломками самолета, но я бы ни за что не догадалась об этом по виду нового, если бы сама не летела на нем. Левин — человек привычки.

Я тянусь за халатом, стараясь отвести глаза, пока Левин поднимает вещевой мешок и ставит его на край кровати. На самом деле нет смысла притворяться, он уже побывал во мне почти всеми возможными способами. Мы знаем друг друга досконально, и мне не нужен халат, чтобы сходить в душ. Но я все еще ощущаю его руки на своей коже с прошлой ночи, как клеймо, липкость его спермы между моих бедер, следы на груди, где он покусывал и посасывал мою плоть. Я чувствую, что не хочу, чтобы он видел доказательства того, что он прикасался ко мне прошлой ночью, когда он оттолкнул меня сегодня утром.

Поэтому я неловко соскальзываю с кровати, натягивая халат и стараясь, чтобы простыни как можно больше облегали меня. Это не имеет значения, я вижу, что он, кажется, избегает смотреть на меня так же сильно, как я пытаюсь не смотреть на него, и я завязываю халат рывком, сдерживая новую волну разочарованных слез, которые грозят пролиться, пока я иду через комнату в душ.

Плотно закрыв за собой дверь в ванную, я прислоняюсь к ней и закрываю глаза, пытаясь взять свои эмоции под контроль. Не помогает и то, что в комнате пахнет им: мужские ароматы хвойного геля для душа и цитрусового шампуня наполняют влажный воздух. Должно быть, он принес с собой свои вещи, а не воспользовался тем, что предоставил отель. Такое ощущение, что я окружена им, все запахи, которые ассоциируются у меня с его телом, обнаженной кожей, волосами под моими руками, его лицом, прижатым ко мне, заполняют мои ноздри. Меня окутывает все это, и боль в груди распространяется по телу, пока все, что я чувствую, это безнадежное чувство боли.

Я не должна