— Многие ночи у меня есть работа, которую я беру с собой в постель, — язвительно сказал он. — Бумаги, которые Виктор хочет, чтобы я просмотрел, файлы, отчеты. Это почти как отпуск.

Это говорило о том, что обычно он читает что-нибудь в постели, прежде чем выключить свет. В те ночи, когда с ним в постели больше никого нет. Мне пришлось вытеснить эту мысль, чтобы не зажмурить глаза, представив себе незнакомую женщину в постели с ним. Был ли кто-нибудь в Нью-Йорке после того, как он оставил меня здесь? Я не могу задать ему вопрос, спал ли он с кем-нибудь между тем, как привез меня сюда, и тем, как Найл позвонил ему, чтобы сказать, что ему нужно вернуться. Даже если бы я чувствовала, что могу, не думаю, что хочу знать ответ.

Я отложила телефон в сторону, когда он выключил свет, и Левин наклонился ко мне. На один дикий миг мне показалось, что он собирается меня поцеловать, что несмотря на то, что мы находимся в доме моей сестры, он хочет меня настолько, что ему все равно… А потом его губы коснулись моей щеки.

— Спокойной ночи, — тихо сказал он и перевернулся на спину, оставив между нами полруки, когда моя грудь сжалась, а комок в горле едва не задушил меня.

Две последующие ночи были такими же, как и каждое утро. Как бы Левин ни старался оставить между нами пространство, когда ложится спать, я просыпаюсь от того, что он лежит на мне, прижавшись широкой грудью к моей спине, его твердый член упирается мне в позвоночник, его рука перекинута через меня, как будто во сне он не может удержаться от того, чтобы не прижать меня к себе.

Это ранит сильнее, чем что-либо другое, осознание того, что подсознательно Левин хочет меня. Что ему нужно нечто большее, чем то, что он так тщательно культивировал в начале нашего брака, что-то учтивое и заботливое, но в конечном итоге отстраненное.

Я ничего не говорю об этом. Каждое утро, прежде чем он просыпается, я отползаю от него, выбираюсь из-под его руки и перебираюсь на свою сторону кровати. Я не совсем понимаю, почему. Часть меня думает, что это потому, что я боюсь, что если он узнает, то начнет спать в другой кровати. Может быть, потому что я боюсь, что во сне он подумает, что это кто-то другой, кого он держит на руках. А может… Я не могу объяснить, почему. Я просто не хочу, чтобы он знал. Поэтому я наслаждаюсь ощущением его объятий всего лишь мгновение: теплом его тела, погружающегося в мое, и безопасностью его руки, обхватывающей меня, прежде чем отстраниться от него и вернуться к реальности.

Утром четвертого дня после нашей свадьбы я встаю, выскользнув из-под его руки. Сегодня утром мы должны посмотреть дома, риелтор, с которым связалась Изабелла, дал нам номер ключа от ячейки для каждого из них, и мы должны отправиться в путь через пару часов. Я оставляю Левина тихонько похрапывать в кровати, а сама бегу в коридор в душ, накидываю халат и возвращаюсь в комнату, которую уже начала считать нашей, как бы ни старалась этого не делать.

Скоро я буду просыпаться в нашем доме. Эта мысль наполняет меня странной смесью ужаса и волнения, потому что я никогда не думала, что у меня с ним будет что-то подобное. Даже когда я представляла себе брак по расчету, на который рассчитывала, до всего этого, это была бы моя поездка в дом мужа. А не к нам. Не то, что я бы выбрала вместе с ним.

Это новый опыт для меня.

Когда я возвращаюсь, Левин уже проснулся, полусидит в кровати и трет лицо рукой. На нем, как всегда, футболка с пижамой, я думаю, это скорее способ уберечь нас от того, чего он пытается избежать, чем то, как он обычно спит, и я вижу, как под ней напрягаются его мышцы, отчего у меня пересыхает во рту.

Со дня нашей свадьбы прошло четыре дня, а мне кажется, что с нашей брачной ночи прошла целая жизнь. Меня переполняет желание, я жажду его. Проводить с ним каждую ночь в постели и не делать ничего, кроме сна, кажется пыткой, и я не могу не задаваться вопросом, что бы он сказал, если бы я сказала ему об этом. И снова я задаюсь вопросом, что значит "удовлетворена"? Я не уверена, что может удовлетворить меня, когда дело касается его. Я еще ни разу не чувствовала, что мне его достаточно.

Хотелось бы, чтобы он чувствовал то же самое по отношению ко мне.

— День охоты за домом? — Левин смотрит на меня, разглядывая облегающие черные брюки и шелковую блузку-пеплум кремового цвета, которую я надела с парой босоножек и жемчужными серьгами, более причудливыми, чем те, что я обычно ношу днем. — Ты выглядишь так, будто идешь на собеседование.

Я пожимаю плечами.

— Я не знаю, что нужно надевать на такие мероприятия. Я подумала, что должна выглядеть хорошо.

— Ты выглядишь прекрасно.

Его голос искренен, и я замираю с рукой на полпути к уху, одна жемчужная шпилька все еще зажата между пальцами. Я смотрю на него, и меня захлестывает поток эмоций.

— Спасибо, — шепчу я, не зная, что еще сказать. Я хочу услышать его слова снова. Я хочу, чтобы он встал с кровати, подошел ко мне и поцеловал, прошептав это мне в губы. Вместо этого мы смотрим друг на друга через пропасть между кроватью и тем местом, где я стою, и у меня снова болит в груди.

Левин встает, но не идет ко мне. Он проходит мимо меня, собирая одежду с комода, и я представляю, как он делает это в нашей собственной спальне, где бы она ни находилась. Это будет моя жизнь, каждое утро, до конца дней. Это должно делать меня самой счастливой женщиной на свете. Вместо этого я чувствую себя так, будто тону. Не потому, что я не хочу, чтобы это был Левин, с которым я провожу каждое утро, а потому, что я хочу.

— Я иду в душ. Встретимся за завтраком. — Он смотрит на меня, и я вижу мелькнувшее мгновение, когда он почти движется ко мне, как будто инстинктивно хочет прижаться ко мне для поцелуя.

А потом он уходит, исчезая в коридоре.

Я опускаюсь на край кровати, жемчужная шпилька все еще в моей руке. Не плачь, твердо говорю я себе.