Карл был последователен и терпелив. В первые годы после возвращения с Востока он методично преследовал своих противников в Арле, Грассе, Тарасконе и других городах и областях Прованса. Граф варьировал свою тактику: с теми, с кем, по его мнению, можно было договориться, он заключал соглашения — так случилось, например, с Баралем дель Бозом (Baral del Bauz), одним из крупных провансальских сеньоров, поднявшим в 1251 году мятеж против власти Карла. Более упорных и неподатливых противников — вроде Ука (Гуго) дель Боза, родственника вышеупомянутого Бараля, — ждала высылка, а кое-кого — тюрьма или смерть. Карлу понадобилось примерно семь лет для того, чтобы установить контроль над практически всей территорией графства. При этом менялась система власти в Провансе, становясь схожей с северной, более жесткой и централизованной. Ей Карл будет неизменно отдавать предпочтение и позднее, в своих неаполитанских и сицилийских владениях. «Повсюду к 1257 году победа графа означала замену консулатов[86] графскими наместниками, назначенными для управления городами. Экс стал административным центром всего графства».

Уже тогда проявилась важная черта Карла-правителя: в Провансе, а впоследствии и на юге Италии, он внимательно присматривался к уже существующим порядкам и использовал то, что представлялись ему полезным и способным укрепить его власть. На слом шло лишь то, что с этой властью не сочеталось. В графстве Прованском новый правитель оставил в неприкосновенности значительную часть системы управления, созданной Раймундом Беренгером, дополнив ее некоторыми элементами, позаимствованными с севера, — например, инспекторами-enqueters, которые посылались графом в те или иные части его владений при необходимости навести порядок, проверить работу местной администрации и выслушать жалобы населения. (За тем, как работает такая система, Карл мог понаблюдать десятилетием ранее в Анжу, куда Людовик IX послал своих enqueters накануне официального вступления Карла во владение этим графством.) В целом же граф старался не нарушать местные обычаи без нужды. Результаты были налицо: к середине 1260-х годов, когда Карл выступил в поход на юг, Прованс превратился «из пестрого набора графских прав, неравномерно распределенных по его территории, в расширяющееся государство, контролируемое единой администрацией, которая опиралась на единый набор законов».

Карл методично расширял сеть союзов и взаимных обязательств, которая связывала его со все новыми территориями на юго-востоке Франции и севере Италии. Так, в конце 1250-х и в начале следующего десятилетия он поддержал горожан Ниццы, быстро растущего средиземноморского порта, в их стремлении наладить торговые пути в Ломбардию через альпийские перевалы. Ницца хотела создать альтернативу морской торговле, развитию которой препятствовали действия могущественной Генуи, не желавшей появления конкурентов. В результате в альпийских областях сложилась своеобразная политическая комбинация. Карл Анжуйский, не раз воевавший с городскими коммунами Прованса, на сей раз выступил на стороне городов Ниццы, Кунео, Альбы и Асти, став их покровителем в конфликте с Савойским домом — родственниками его непокорной тещи. Карл выиграл, обеспечив себе большое влияние в районе, очень важном экономически и стратегически, и став тем самым частью итальянского политического пространства.

Возникает искушение толковать эти его действия как подготовку почвы для будущего рывка на юг, к сицилийской короне, — но такой вывод был бы не совсем верным. Сицилия на тот момент, когда Карл боролся за влияние в — если оперировать современными политико-географическими реалиями — итало-французском пограничье, была для него закрытой главой. Ведь на это королевство после 1253 года формально претендовал его родственник — юный Эдмунд, второй сын короля Англии Генриха III и Элеоноры Прованской, одной из трех своячениц Карла Анжуйского. Иннокентий IV объявил Эдмунда, которому тогда было 8 лет, королем Сицилии — сразу после того, как Людовик запретил своему брату претендовать на этот престол. В отличие от французского короля, Генрих III, не отличавшийся дальновидностью, принял папское предложение сделать Эдмунда повелителем далекой и богатой страны. В апреле 1255 года новый папа Александр IV подтвердил права Эдмунда. Тем самым король Англии ввязался в эпопею, которая не принесла ему ничего, кроме политических и финансовых проблем.

Генриху, чьи отношения с собственными баронами оставляли желать много лучшего, не удалось собрать достаточное количество средств для похода против Манфреда Гогенштауфена, контролировавшего к тому времени Сицилийское королевство (подробнее см. главу IV). Папа гневался, угрожал Англии интердиктом, но сдвинуть ситуацию с мертвой точки не мог. Впрочем, некоторые историки полагают, что комбинация с Эдмундом была для Рима лишь уловкой, средством давления на Манфреда, а Генрих III и его честолюбивая супруга, ослепленные видением короны для младшего сына, позволили обвести себя вокруг пальца: «Генриху оставалось винить лишь самого себя в том, что он попался в папскую ловушку». Ситуация с сицилийским наследством способствовала дальнейшему обострению конфликта между королем и феодалами в Англии, результатом чего стала так называемая Вторая баронская война 1264–1267 годов. Эти события, впрочем, находятся за пределами нашего повествования.

Зато в него укладываются другие последствия сицилийского предприятия короля Англии. По мере того как ухудшалась ситуация в его королевстве, Генрих, стремясь обезопасить себя хотя бы от внешних угроз, согласился на заключение мира с Людовиком IX, с которым уже не раз воевал. На Рождество 1259 года король Англии и его супруга прибыли в Париж, где после череды переговоров, пиров, молебнов и иных торжественных церемоний был подписан англо-французский мир. В контексте биографии Карла Анжуйского семейные обстоятельства свидания двух королей и их близких интереснее политико-дипломатических. В Париже тогда оказались все четыре дочери Раймунда Беренгера — Маргарита, королева Франции, Элеонора, королева Англии, Санча (Синтия), королева Германии[87], и Беатриса, графиня Прованская. Во время пира, устроенного Людовиком IX и его супругой, жена Карла Анжуйского была унижена: ее посадили отдельно от остальных сестер, за более низкий стол, мотивировав это тем, что, в отличие от них, она не является королевой. Беатриса была сильно уязвлена и, как повествует Виллани, «эту обиду в большом огорчении она изложила Карлу, супругу своему». Тот, однако, рассмеялся, сказав жене: «Успокойся, ибо я скоро сделаю тебя более великой королевой, чем они».