заботливость! Ах, Грегори Гарт, Грегори Гарт! И это после твоего торжественного обещания!

— Клянусь, мастер Генри, я не нарушил своего обещания! Ничем не нарушил, клянусь вам!

— Не нарушил обещания! Негодный обманщик! Ты только еще больше чернишь себя этим враньем! Ведь ты же сейчас сам сказал, что встретил этого гонца после того, как расстался со мной!

— Верно, мастер Генри. Только вы забыли, что я обещал вам, что это будет моя последняя ночь. Так оно было и будет, клянусь вам!

— Что ты такое плетешь, Грегори? Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что, когда вы с вашим молодым спутником уехали прочь, было всего одиннадцать, и до конца ночи оставался еще добрый час. И вот тут-то, на мою беду, и появился этот гонец, разодетый в шелка да бархаты и со всеми этими побрякушками. И как я посмотрел на него — ну, прямо что твой голубок: распушился весь, так сам к тебе в руки и лезет! Ну что же мне оставалось делать? Ведь сам просится — ощипи! Ну, разве хватит духу отказаться? Вот я его и ощипал. Но клянусь вам, мастер Генри, и не будет мне покоя на том свете, коли я лгу: все это я проделал с ним до того, как пробило двенадцать. И только когда я уже отъезжал от хижины, часы в Челфонте на колокольне Святого Петра били полночь.

— Отъезжал? Так, значит, ты увел и его коня?

— Помилуйте, мастер Генри, неужто мне было тащиться пешему, когда тут же стоял оседланный конь? Гонцу-то от него все равно никакой пользы — ему в эту ночь с места не двинуться! А как же мне-то было все это тряпье тащить? Не мог же я моих молодцов так оставить! Как знать? Они могли бы выдать меня даже и после того, как я уже встал бы на честный путь.

— Гарт, Гарт, боюсь, что этого никогда не будет! Мне кажется, ты неисправим.

— Не говорите так, мастер Генри! — вскричал бывший разбойник, и в голосе его звучало искреннее огорчение, и, как это ни казалось смешно, все же ему нельзя было не поверить. — Разве я хоть раз в жизни обманул вас? Можете ли вы припомнить, чтобы я когда-нибудь нарушил свое обещание?

— Ах, Грегори! — промолвил Голтспер, тронутый, помимо воли, этим детским простосердечием своего бывшего слуги. — Может быть, я и не могу припомнить этого на деле… Но все твое поведение…

— Не поминайте мне о нем больше, мастер Генри! Стыдно мне вам в глаза смотреть. Но коли уж я дал обещание, я сдержу его, вот посмотрите! Хоть с голоду помру, а сдержу! Клянусь вам! — И, словно в подтверждение своей клятвы, бывший разбойник ударил себя кулаком в грудь.

— Слушай меня, Грегори Гарт, — внушительно сказал Голтспер. — Если ты хочешь, чтобы я действительно поверил в твое исправление, ответь мне на один вопрос, только ответь прямо, без увиливаний. Я спрашиваю тебя не из пустого любопытства и не для того, чтобы заставить тебя потом расплачиваться, каков бы ни оказался твой ответ. Ты знаешь меня, Грегори, и ты не солжешь мне, а ответишь правду.

— Можете не сомневаться, мастер Генри. Спрашивайте, я вам отвечу честно; что бы вы ни спросили, вы от меня услышите чистую правду.

— Так вот. Отвечай мне только в том случае, если на мой вопрос ты можешь ответить «да»; а если не можешь, не отвечай ничего. Мне будет достаточно твоего молчания, и тогда уж незачем будет слышать твой ответ.

— Спрашивайте, мастер Генри, спрашивайте что угодно — я не боюсь!

Голтспер наклонился к нему и спросил:

— Скажи, рука твоя не запятнана убийством?

— Господи! — воскликнул бродяга, невольно отшатнувшись и глядя на Голтспера изумленным и укоризненным взором. — Ужели вы могли думать, что я способен на такое дело? Убийство? Нет-нет! Клянусь вам, никогда в жизни! Мои руки неповинны в крови, как руки новорожденного младенца. На моей душе много грехов и без того. Я жил грабежом, как вы знаете, — чуть было не ограбил вас и вашего друга…

— Подожди, Гарт! А что бы ты сделал, если бы я не узнал тебя?

— Удрал бы, мастер Генри! Удрал бы, и все тут! Я уже и ног под собой не чуял, едва только увидел, что вы грозите всерьез. И коли бы ваш пистолет не остановил меня, я бросил бы всех своих товарищей на вашу милость. Ох, мастер Генри, редко можно встретить путешественников, которые вели бы себя так, как вы! Ведь это первый раз, что мне пришлось пустить в ход угрозы! Я думал вас припугнуть, и это все, что я собирался сделать.

— Довольно, Грегори! — сказал кавалер, явно обрадованный, что его старый слуга не запятнал себя убийством и не проливал невинной крови. — А теперь, продолжал он, — я надеюсь, что тебе больше не придется каяться даже в угрозах — по крайней мере, по адресу путешественников. Может быть, я скоро найду тебе более подходящих противников, достойных твоей страшной пики. А пока располагайся до утра. Когда мой слуга вернется из конюшни, он даст тебе поужинать и устроит постель поудобней этой скамьи.

— О, мастер Генри, — вскричал Гарт, видя, что Голтспер собирается уходить, — не уходите! Прошу вас, не уходите, пока не прочтете, что написано в этой бумаге! Тут идет речь о серьезных делах, мастер Генри, я уверен, что это касается и вас.

— Меня? Почему ты так думаешь? Разве мое имя упоминается здесь?

— Имени-то вашего нет, но там есть приказы о ком-то, а по тому, что я о вас знаю, — я как прочел, так и подумал, что это не иначе, как про вас.

— Грегори, — сказал Голтспер, приблизившись к своему старому слуге, и в голосе его слышалось беспокойство, — все, что ты знаешь обо мне и о моих делах, держи при себе. Ни слова никому о моей прошлой жизни! Пусть это останется тайной, так же как и твое прошлое. Здесь никто не знает моего настоящего имени. То, которое я ношу сейчас, присвоено мною временно с определенной целью. Скоро мне будет все равно, если кому-то станет известно мое настоящее имя, но это время еще не пришло. Нет, не пришло! Помни это!

— Я буду помнить, мастер Генри.

— Эту бумагу я прочту, — продолжал Голтспер, — раз ты говоришь, что там есть что-то касающееся меня, тем более что мне не придется вскрывать пакет и винить себя в нескромности. Ха-ха! Твоя неосторожность, достопочтенный Гарт, избавит мою совесть от этого упрека!

Голтсер, смеясь, подошел к разгоревшейся