Графиня Дюбарри также способствовала женитьбе своего младшего деверя, «честного человека» Эли-Николя на мадмуазель Фюмель, принадлежавшей к знатной семье из Гиени. Помимо раскидистого генеалогического древа во владении семейства находились виноградники, с которых получали вино знаменитых марок «От-Брион» и «Шато-Марго». Невеста не блистала красотой, но была единственной дочерью и отличалась благоразумием. Для тридцатилетнего Эли-Николя Дюбарри, плотного, невысокого, неуклюжего, у которого не было за душой ничего, кроме жалованья лейтенанта полка королевы, это был исключительно выгодный брак, суливший шестьдесят тысяч ливров ежегодной ренты. Король добавил к этому еще дар в пятьсот тысяч ливров и управление Шато-Тромпетт. Мадам Дюбарри решила ограничиться подарками.

Сверх того король пожаловал новобрачному титул маркиза. Представление при дворе прошло без сучка и задоринки; маркиз Дюбарри был назначен командиром швейцарской гвардии внука короля, графа д’Артуа, а его жена – фрейлиной графини д’Артуа.

Свадьба самого графа д’Артуа была отпразднована 20 ноября 1773 года. Королевское бракосочетание считалось чисто семейным делом, на банкете присутствовали только августейшее семейство и принцы. По свидетельству современника, «напротив короля сидела мадам Дюбарри, сиявшая как солнце в платье из золотой ткани и с драгоценностями стоимостью пять миллионов ливров. Людовик ХV отбросил всякую сдержанность: похоже, король и фаворитка были полностью погружены друг в друга, обменивались влюбленными взглядами, улыбались друг другу и делали понятные лишь им одним знаки. Его величество время от времени строил комические гримаски, будто хотел своим поведением показать, что графиня Дюбарри, невзирая на курсирующие слухи, все еще остается его фавориткой». Кстати, может возникнуть вопрос, каким образом официальной любовнице короля удавалось украсить себя драгоценностями на такую невероятную сумму, ведь она не являлась собственницей знаменитых крупных алмазов, таких как «Регент», весом в 136 каратов, «Санси» (54 карата), сказочного синего чудо-бриллианта, весившего в ту пору 67 каратов, находившихся во владении королевской семьи. Мадам Дюбарри в полной мере пользовалась прихотями тогдашней придворной моды, украшая бриллиантами все аксессуары своих туалетов, какие только возможно. В ее парадный бриллиантовый гарнитур входили так называемый планшет (накладка в форме перевернутого острием вниз треугольника, закрывавшая весь перед корсажа; у Дюбарри она была полностью расшита бриллиантами), эполеты – наплечные украшения, аграфы для рукавов, «талья» – пояс из четырех частей и «трускё»[56], шнуры, приподнимавшие шлейф тяжеленной юбки и образовывавшие на ней красивую драпировку. Естественно, вдобавок к этому великолепию надевались еще и серьги, колье, браслеты, кольца и тому подобное.

Так звезда фавора клана Дюбарри достигла апогея. Действительно, мотовство Жанны в последние месяцы ее царствования превзошло все мыслимые границы. Она тратила до полумиллиона ливров в месяц, тогда как по цивильному листу ей отпускалось триста тысяч. Во время карнавала 1773 года графиня устроила в помещении виллы на Парижской улице один из своих самых феерических праздников. Более ста актеров, певцов и танцоров из трех театров Парижа приняли участие в четырех спектаклях, поставленных интендантом увеселений короля на тему любви. Сие великолепное представление было сыграно всего лишь для трех десятков гостей. Присутствовал тесный круг наиболее близких друзей, включая герцогов де Ришелье, д’Эгийон, Адольфа Дюбарри с молодой супругой и нескольких пожилых герцогинь, которым уже не к чему было задумываться о будущем, а потому они не считали зазорным пресмыкаться перед фавориткой. Представление вылилось в восхваление «божества, которое приносит счастье в Люсьен» (прозрачный намек на Лувесьен). После балета, в котором блистал несравненный танцовщик Вестрис, друзья приготовили графине сюрприз: ее пригласили в большой салон, где было установлено огромное яйцо страуса. Когда она подошла ближе, из него выпорхнул прелестный купидон.

Графиня считала своим долгом осыпать тех, кого она считала близкими друзьями, дорогими подарками. Каждый год в Версале перед Рождеством устраивалась выставка изделий королевской фарфоровой мануфактуры в Севре – и самые дорогостоящие вещи резервировались для фаворитки. Верная своей роли меценатки, она подарила любимой актрисе мадмуазель Рокур платье стоимостью в шесть тысяч ливров. Скрашивало ли это ей скуку проживания в Версале по сравнению с кипучей жизнью Парижа? В последнее время ее посещения столицы были ограничены, ибо имели место случаи нападения недовольных горожан на ее карету. «Королевскую шлюху» ненавидели ровно так же, как и маркизу де Помпадур. Не возникало ли у фаворитки соблазна разнообразить свое существование кратковременной интрижкой? Она была окружена блестящими мужчинами, испытывавшими сильнейшее влечение к этой обольстительной женщине, но вряд ли какой-нибудь из них осмелился бы пойти на риск возбудить ревность короля. Рядом с ее покоями располагались апартаменты ротмистра королевской гвардии герцога Луи Эркюль Тимолеона де Коссе-Бриссак. Этот несметно богатый, известный своими любовными похождениями и привлекательный мужчина, на девять лет старше Жанны, тайно обожал ее, всеми силами подавляя свои чувства. Но, какой бы недалекой и легкомысленной ни была графиня, у нее хватило ума не рисковать своим исключительным положением.

Всемогуществу графини не суждено было продлиться долгое время. Жанна пребывала в постоянном страхе, ибо король явно старел, его регулярно навещали мысли о грядущей смерти, особенно после того, как буквально на его глазах скоропостижно скончались трое приближенных придворных. Король явно слабел, располнел, его приходилось поддерживать, когда он садился верхом на лошадь или в карету. Его желудок с трудом переваривал тяжелую пищу версальской кухни, зачастую у него пропадало всякое желание ужинать. Кое у кого из приближенных сановников даже возникла шальная мысль подсунуть королю любовницу более зрелого возраста, чтобы он не растрачивал без оглядки последние силы. Эта идея появилась на свет не без участия герцога де Шуазёля, который и в изгнании не оставлял надежды вернуть себе былую власть. Он даже подобрал кандидатуру такой дамы, своей близкой приятельницы, очень красивой голландки мадам Ньеверкерке. Муж этой соблазнительной особы промотал все состояние семьи, и де Шуазёль в свое время обеспечил его супругу значительной пенсией. С падением герцога пенсия также была утрачена. Однако у красавицы вдруг откуда-то появились средства, с помощью которых она смогла уплатить наиболее неотложные долги мужа во Франции, угрожавшие ему тюремным заключением, и устроить его отъезд в Индию. Согласно замыслу заговорщиков будто бы предполагалось отправить графиню Дюбарри летом на воды в Спа, и в ее отсутствие уложить в постель короля голландку, возрастом несколько постарше Жанны.

Сам Людовик как-то меланхолично признался одному из своих докторов: «Я старею, и пришла пора придержать лошадей». На это врач в присутствии графини Дюбарри возразил: «Ваше величество, речь идет не о том, чтобы придержать, а распрячь[57] их».