– О! Как здесь печально, и куда же меня отправили! – прошептала молодая женщина, упав на жесткое ложе.

В заточении, которому была подвергнута мадам Дюбарри, искупление грехов играло побочную роль. Основной целью было изолировать эту женщину как носительницу государственной тайны (король часто беседовал в ее присутствии с высокопоставленными царедворцами) от общения с людьми. Поэтому ей не разрешалось отправлять письма на волю – но получать послания она могла, – а также были запрещены какие бы то ни было посещения, включая ее собственную мать. Забегая вперед, скажем, что графиня, которая была осведомлена о многих тайнах французского двора, никогда ни единым словом, ни единым намеком не обмолвилась на этот счет. Она, к великому сожалению историков, почти не упоминала и о своей частной жизни с королем. Вышедшие из печати в ХIХ веке мемуары графини Дюбарри являются ловко сработанной подделкой.

Четверть века спустя ей было суждено пережить то же самое ощущение, которое испытала шестилетняя Жанна, отправленная из нарядных и комфортабельных апартаментов актрисы Франчески в суровую обитель Св. Ора. Полученная там закалка и искренняя вера помогли ей справиться со столь тяжким ударом судьбы и на этот раз. Она приложила все усилия к тому, чтобы своей доброжелательностью, смирением и покорностью своей участи завоевать дружбу монашек. Ей это вполне удалось. В тот же самый день, одетая в глубокий траур графиня Дюбарри присутствовала в монастыре на торжественной службе, которую в ту пору отправляли во всех церквях Франции по усопшему Людовику ХV. Ее поведение было безупречным, монашки мало-помалу прониклись сочувствием к узнице, а суровая аббатиса постепенно смягчила свое отношение к этой великой грешнице.

В первые девять дней после смерти короля правительство еще не было переназначено, и немногие друзья графини постарались сделать то, что было в их силах, дабы облегчить ее удел. Заключенные в монастыре Понт-о-Дам оставались там иной раз на долгие годы. Шон было позволено проследить за вывозом обстановки из малых апартаментов в Версале и выбрать некоторые вещи для отправки в монастырь: удобную кровать, пару мягких стульев, обюссоновский ковер, расписную ширму, защищавшую от сквозняков. Все прочее, включая отделанную фарфоровыми вставками мебель из ценных сортов дерева, часы и люстры из горного хрусталя, многочисленные картины Греза и Друэ, Верне и Фрагонара были отправлены либо в Лувесьен, либо в версальскую виллу на Парижской улице. Управляющий графини Монвалье тщательно составил опись всего и подробные перечни для адвокатов заключенной, которых уже в первые дни после кончины монарха принялись осаждать кредиторы фаворитки.

Мебель и еще одна служанка – вот и все, что мог сделать для мадам Дюбарри герцог д’Эгийон до того, как его сместил с занимаемого поста новый король. Ни Людовик ХVI, ни Мария-Антуанетта, явно довольные тем, что отделались от ненавистной фаворитки, не собирались смягчать ее участь. Самая молодая в Европе королева не скрывала чисто женской радости от изгнания соперницы: теперь никто не будет затмевать ее своей красотой и роскошью туалетов и драгоценностей, раздражать толпами поклонников, прославляющих очарование, вкус и любезное обхождение фаворитки. Месяц спустя после смерти старого короля Мария-Антуанетта написала своей матери: «Сия особа заключена в монастырь, и все те, кто носит сие скандальное имя, прогнаны от двора». Императрица Мария-Терезия сочла, что такое отношение лишено христианского милосердия: «Я ожидаю, что больше не будет стоять вопрос о несчастной Дюбарри, к которой я никогда не испытывала ничего кроме того, что требовало ваше уважение к вашему отцу и государю. Я ожидаю впредь услышать ее имя лишь при сообщении, что король отнесся к ней великодушно, заточив ее вместе с мужем вдали от двора, смягчив ее участь настолько, насколько того требует человечность».

Мария-Антуанетта последовала этому призыву лишь намного позднее, и первые дни пребывания мадам Дюбарри в монастыре были весьма тяжкими.

Но она не впала в отчаяние, а с христианским смирением подчинилась выпавшим ей испытаниям. Графиня вскоре завоевала расположение монахинь тем, что стала частью их общины. Узница принимала участие в пении псалмов, общих молитвах и разделяла с монахинями скудную пищу в их трапезной. Она отказалась от своей легкой шепелявости, как теперь выяснилось, в сущности своей наигранной, и выражалась ясным и незамысловатым слогом. По утрам мадам Дюбарри собирала цветы в саду для украшения церкви или овощи для монахинь в огороде. Когда шел дождь, графиня выполняла работу в кладовых монастыря. Она не уклонялась от участия в прогулках и бесед с монахинями, которым было поручено наставлять ее на путь истинный. Аббатиса де Ларош-Фонтений, всегда столь суровая, вскоре прониклась сочувствием к этой женщине, взяла ее под свое покровительство, и между женщинами завязалась дружба, продлившаяся почти два десятка лет. Хотя графиня Дюбарри не имела права покидать аббатство, ей довольно быстро позволили гулять в большом парке по аллее, которую по сей день называют ее именем; в конце ее она частенько сиживала у фонтана, где имела обыкновение читать, предаваться размышлениям или плакать.

Узница завязала дружбу с маленьким мальчиком из хора и часто разговаривала с ним, гладя своей прекрасной рукой его белокурую головку. Странно, но пребывание в суровой обители укрепило ее здоровье. Постепенно исчезли последствия страшного нервного потрясения, пришло душевное спокойствие, и укрепилась стойкость, позволившая достойно вынести постигшие ее несчастья.

Хотя Жанна имела право получать письма, их приходило немного. Первым осмелился написать ей библиотекарь из Лувесьена, тщедушный молодой человек по имени Десфонтене, нанятый ею на службу для каталогизации и сохранения этих великолепных книг, переплетенных в сафьян и украшенных объединенным гербом графини и рода Дюбарри.

Под натиском кредиторов графини, ее нотариусу, мэтру Лепот д’Отей, было разрешено посетить узницу, дабы обсудить с ней проблемы уплаты хотя бы наиболее неотложных долгов. Король не оставил никаких распоряжений относительно своей фаворитки, и она должна была теперь улаживать все дела за счет собственных средств. Единственным выходом была продажа ее драгоценностей.