— От наручников, — сдерживаясь, чтобы не заорать, ответила я.

— От каких наручников, — продолжал дурачиться Котехов, — от этих? Так их у меня никогда и не было. Наручники есть, а ключа — нет.

— Евгения Максимовна, — взмолился Арчиров, — спасите меня от него! Он уже час надо мной издевается!

— Не ври, ворюга несчастный! — строго прикрикнул на него Котехов. — Я тебе два раза наливал, так что смерть от перепития тебе не грозит.

— Олег, прекращай дурить, — опять вмешалась я. — Немедленно отстегни его! Ты что, хочешь, чтобы он в полицию заявил на тебя?!

— А пусть только попробует, — самоуверенно ухмыльнулся Котехов. — Тогда ему придется рассказать много интересного операм из БЭПа. Например, о том, как он реализовывал левые билеты. И вообще, Женька, не мешай теплой мужской беседе. Мы так славно общались, а тут ты со своими замечаниями.

Арчиров тоненько заскулил:

— Отпустите меня, я все расскажу! Евгения Максимовна, скажите ему, я вас очень прошу!

Я посмотрела на Котехова долгим пристальным взглядом. Вообще-то, это было практически бесполезно, психика у него устойчивая — будь здоров.

— Вот всегда так, — проворчал Олег, поднимаясь со стульчика. — Придет женщина и все испортит.

Через десять минут мы втроем сидели за столом. Я потягивала довольно-таки противный растворимый кофе — другого у Котехова не оказалось. Олег молча курил, а выпивший Арчиров соловьем заливался, рассказывая о коварстве Погорельцова. Бутылку с остатками перцовки Котехов держал возле себя и наливал Арчирову только по моему знаку.

— Хрыкин у Погорельцова — не первый по счету проект. Схема проста, как все гениальное. Берется с улицы человек, лишь бы у него были хоть какие-то вокальные данные, потом начинается раскрутка.

— В смысле — раскрутка? — спросила я.

— В прямом. Из никому не известного Вани Пупкина делают знаменитость еще до того, как он вообще появится на эстраде. В газетах, желательно «желтых», мелькают его фотографии, статьи и сообщения о нем. По радио крутят так называемые хиты. Они таковыми еще не являются, но их так уже называют, внушая народу, что это — новое направление в поп-культуре. Запускают разнообразные слухи о будущей «звезде» и так далее. Когда публика уже малость созреет, новоиспеченного «артиста» предъявляют публике. Начинается так называемый чес по провинциальным городам. На все это нужны деньги.

— А если кандидат бездарен? — наивно поинтересовалась я, плохо искушенная в этих делах.

Мой вопрос вызвал снисходительную улыбку уже захмелевшего Арчирова и откровенный смех Котехова.

— Для этого существует студия звукозаписи, — пояснил директор «Овации». — Записывают несколько часов одной и той же песни, а потом отбирают наиболее удачные куски, с помощью компьютера монтируют их в единое целое, делают аранжировку — и, пожалуйста, песня готова. Точнее, не песня, а «фанера». «Певцу» остается только красиво скакать по сцене и вовремя открывать рот. Иногда ради одной песни на три минуты записывают по пятьдесят-шестьдесят студийных часов.

— А как же он говорит во время концерта? Я же сама слышала, как Хрыкин что-то говорил в публику между песнями. — Конечно же, мне приходилось слышать, что многие современные исполнители поют под «фанеру», но я не могла поверить, что схема надувательства публики настолько проста.

— Женька, — возмутился Котехов, — нельзя же быть такой наивной!

— Это еще проще, — терпеливо ответил Арчиров, видимо, похмельное сидение возле батареи, с наручником на запястье, развязало ему язык. — Если вы заметили, Хрыкин работает с радиомикрофоном. Ну, такой микрофон, без шнура. Так вот, на нем есть кнопочка. Нажал ее — микрофон выключился, вновь нажал — включился!

— Понятно, — смутилась я. Действительно, все так просто. Могла бы и сама догадаться.

— Ты, Илья Семенович, не отвлекайся, — сказал Котехов, отодвигая бутылку, к которой потянулся Арчиров, — ты про хрыкинского директора говори дальше, и подробненько так рассказывай, не стесняйся.

— Да что рассказывать-то? — пьяно отмахнулся Арчиров и опять протянул руку, пытаясь ухватить бутылку.

— Например, как в это дело Евгению замешали? — подсказал Олег и легонько стукнул директора по пальцам.

— Да никто ее не вмешивал! — возразил Илья Семенович. — Вы уже меня простите, Евгения Максимовна, но вы сами во всем виноваты. Ведь вас предупреждали, чтобы вы поубавили свою активность? Предупреждали. Если бы вы поменьше геройствовали, Хрыкина давно бы слили, Погорельцов умотал бы в Москву, и все были бы довольны.

— Кроме меня, — вставила я. — Вы ведь вчера сами говорили, что меня собирались кинуть на деньги, обвинив в непрофессионализме и неисполнении условий договора.

— Я такое говорил?! — совершенно искренне удивился Арчиров. — Не может такого быть. Это оговор!

— У меня, Илья Семенович, возникает подозрение, что вы соскучились по наручникам и батарее, — задумчиво проговорил Котехов.

— Ой, ой, ой, — закривлялся Арчиров, — напугал. Я ведь могу и сопротивление оказать! Тогда посмотрим, кто кого.

— Не успеете, — спокойно заметил Олег. — Вы ведь уже имели счастье убедиться, что у вас сопротивляться получается значительно хуже, чем, скажем, пить водку или воровать прибыль у своих хозяев. Мой вам совет: не испытывайте судьбу дважды.

В этот момент у меня зазвонил мобильник. Сделав знак «всем молчать», я быстро взглянула на дисплей. Звонил Погорельцов. Только тут я сообразила, что, по идее, давно должна быть в гостинице.

— Слушаю вас, Владимир Алексеевич, — проговорила я сонным голосом.

— Евгения Максимовна, — как-то слишком вежливо проворковал Погорельцов, — а вам не кажется, что вы опаздываете на службу?

— Простите, Владимир Алексеевич, — в тон ему ответила я. — Но меня задержали неотложные дела, касающиеся именно службы. Я буду ближе к обеду, часа через два-три. Надеюсь, что за это время ничего с Максом не случится? Ведь у вас там пять человек охраны.

— А что может случиться с тем, кто закрылся в своей комнате и не желает из нее выходить? Хрыкин требует, чтобы его охраняли только вы. Так что, если не хотите сорвать нам концерт, приезжайте немедленно. Вы меня слышите? Немедленно!

— Хорошо, — недовольно протянула я, как будто меня и впрямь отрывали от важного дела, — скоро буду.

Дав отбой, я посмотрела на мужчин. У Котехова глаза горели от любопытства, а Арчиров не отрываясь смотрел на бутылку.

— Погорельцов звонил, — пояснила я. — Хрыкин не доверяет свое бренное тело никому, кроме меня. Так что надо ехать. Олег, у тебя как со временем?

— Как всегда — не хватает, — быстро ответил Котехов и опять шлепнул Арчирова по потянувшейся к бутылке руке. — Да что это за ручонки такие шаловливые? Засунь ты их куда-нибудь, Илья Семенович. В карманы, например.