— Тебе приказали позвонить Логану?

— Они его искали. Нико, прошу тебя, дай мне немного поспать.

— Давай, Фати, устраивайся тут, — оживляется Серхи. — Вот так, у меня на плече. Я толстенький и удобный, как подушка. — (Фатима хрипло смеется.) — Ну вот, я тебя рассмешил, мне одно очко. Если бы я довел тебя до слез — мне минус два. Потом мы все сложим и увидишь — результат выйдет положительный!

— Ну что ты за дурачок. — Это последнее, что произносит Фатима. Потом ее дыхание переходит в сопение.

— Зачем им нужен Логан? — вслух размышляет Нико. — Может быть, Мандель и ему отправил письмо?

Никто не отвечает. Через секунду Нико возвращается к той же теме, словно не может отделаться от навязчивой идеи.

— Мандель просил меня позаботиться о Фатиме и прислал мне файлы для тебя, Кармела. Фатиме он велел отправляться в обсерваторию, но ничего не прислал. А Логан? Его ищут из-за того, что Фатима ему звонила? — Нико наконец обращает внимание на Кармелу. — Ой, прости, я не заметил, что ты говоришь по телефону…

— Ничего страшного. Трубку не берут.

Девушка сжимается от боли, страха и чувства полнейшего одиночества. Отец не отвечает по мобильнику. И по домашнему телефону в квартире на улице Вергара. Может быть, они уехали к брату в Валенсию? Кармела ищет номер брата.

— Послушай, Нико, то, что лежит в вашей сумке, — это можно есть? — подает голос Серхи. — Я, вообще-то, голодный. Вообще-то, я ужасно голодный.

— Ешь что хочешь, только оставь что-нибудь другим, — разрешает Нико.

— Спасибо, приятель. — Серхи с нескрываемым энтузиазмом роется в сумке. — Ух ты, колбаски, как же я их люблю! А вот чорисо! А здесь? Тортилья? Ох, я разбудил Фатиму. Фати, хочешь поесть? — (Девушка отрицательно рычит в ответ.) — Моя бабушка говорит, что аппетит приходит во время еды… Не знаю, правда ли это: я всегда хочу есть. Конечно, за это меня обзывают проглотом. Поначалу я обижался, но теперь уже нет. А мама говорит, это потому, что я сошел с ума.

— Заткнешься ты или нет? — Фатима раздраженно отодвигается от обжоры, но ей сразу же становится стыдно. — Прости, Серхи, мне просто нужно поспать…

— Да брось, если бы я обижался всякий раз, когда на меня кричат… На меня кричат, даже когда я остаюсь один, — признаётся Серхи. — Я имею в виду, внутри моей головы, — поясняет он с улыбкой.

— Только такой вот парочки нам и не хватало, — ворчит Нико.

Брат Кармелы отзывается с первой попытки. Они с семьей перебрались в загородный дом, но и он обеспокоен молчанием родителей. Брат с сестрой говорят мало, скупо подбадривая друг друга: в семье Гарсес не любят бесполезных слов. Кармела передает привет своему пятилетнему племяннику.

Фатима храпит на плече у Серхи, счастливец поедает колбасу. Какое-то время с заднего сиденья доносится еще и чавканье. Потом только храп.

— Чудо что за концерт, — веселится Нико.

— Да уж. — Кармела улыбается. — Они совсем вымотались.

Кармеле кажется (и хочется верить), что Серхи снится счастливый сон. Обернувшись, этолог видит его большую голову со съехавшими набок пассивными очками, склоненную на висок Фатимы, а девушка спит, положив голову на плечо Серхи и прижимая к груди конверт со стихами. На обоих — больничные халаты и больничные пижамы; они напоминают Кармеле юную парочку, уснувшую дома перед телевизором.

Нико сворачивает в сторону Кальядо-Медьяно, а потом выбирается на узкую дорогу, ведущую к обсерватории. Бывший полицейский хорошо знает эти места, ему достаточно нескольких подсказок от Кармелы: Мандель не раз привозил его в эту обсерваторию. Ветер колышет кроны деревьев и тащит по небу облака, точно кучи мусора.

— А ты не хочешь немного вздремнуть? — предлагает Нико. — Мы будем на месте как раз к полуночи.

— Нет, я не хочу спать.

— Что с тобой? Ты какая-то задумчивая. Из-за семьи? Ты им звонила?

— Да, поговорила с братом. А родители не отвечают, но дело не в этом. У меня… такое ощущение, как будто я что-то забыла. Что-то очень важное, Нико. Связанное со всем этим. И никак не могу вспомнить.

— Ну, значит, и не вспомнишь. Не пытайся ничего делать — само придет.

Кармела благодарна за совет. И смотрит на Нико с улыбкой.

— А ты мне правду сказал? Прежде чем стать полицейским, ты был преступником?

Нико тоже улыбается. Он скинул косуху, крепкие руки лежат на руле.

— Я преувеличил. Но мне всегда приходилось искать себе заработок. И да, наверное, я стал преступником в тот момент, когда отец узнал о моих… предпочтениях, — полушутя добавляет художник. — Он-то мечтал, чтобы я стал крутым полицейским, женился и подарил ему крутых внуков. Но что-то в его конвейере поломалось.

Взгляд Кармелы туманится.

— Ничего не поломалось. Ты такой, как есть.

— Да, я это… я, — произносит Нико так, как будто это короткое слово для него — неразрешимая головоломка. — Сказать это просто, но… откуда ты это знаешь? Вот ты, как и Мандель, изучаешь животных. Я ему говорил: «Карлос, по крайней мере, животные всё понимают ясно. И делают что делают. То, что делали всегда». Или так было раньше, — поправляется он.

— Я понимаю.

— Ну а мы? Мы можем выбирать? Вот Фатима говорила о своей зависимости от наркотиков. Все заложено в нашей природе? Но если это так, тогда почему в нашей природе не заложено принимать себя, довольствоваться тем, что мы есть, не страдая и не заставляя страдать других? Я всегда задавался этим вопросом. В школе мне нравились девочки. Некоторые парни тоже казались мне красивыми, но больше мне нравились девочки. Клянусь тебе, Кармела, первым, кто удивился, был я сам. И я даже не был до конца уверен, пока мой отец не нашел дома журналы с мужчинами и не налепил на меня этот ярлык. Даже тогда я не был уверен… Меня тянуло к некоторым мужчинам, но сексуального опыта у меня не было. И знаешь, кто подарил мне определенность? Карлос Мандель. Это случилось на одной из моих мадридских выставок. Я тогда уже ушел из полиции и поселился отдельно от родителей. Работал где придется. Хотел быть художником. Моими работами заинтересовались несколько галерей, я стал более-менее известным. Однажды на коктейле после открытия выставки я увидел рядом с собой мужчину: немолодого, небрежно одетого. Он сказал: «Ты пишешь животных как-то наивно и робко. Но подспудно в тебе бурлит дикая жизнь, тут ничего не поделаешь, хотя тебе и страшно». Это был Мандель. Мне понравились его слова, публика постепенно расходилась, а мы продолжали выпивать. И тогда Мандель неожиданно… положил мне руку на плечо. Мы стояли перед одной из моих картин, и я почувствовал его руку на своем плече. Кармела, хватило одного движения. Такого простого движения.

Дальше они едут молча. Серхи что-то бормочет, а потом разражается новой руладой храпа. Фары как будто сами собой рисуют разделительную линию на дороге. На горизонте над плотной стеной леса небо пестрит вспышками — точно каплями разноцветных чернил.