— Энрике, что происходит? — Кармела умоляет его ответить, в голосе ее слышны слезы.

Энрике не отвечает. Он вглядывается в черную тучу. Летучие мыши. Невероятно. Их тысячи. Они сбились в такую плотную массу, что непонятно, как они вообще могут лететь.

И все-таки ритмичный шум исходит не от стаи летучих мышей.

Энрике отмечает, что удары раздаются из машин, в которых до сих пор остались пассажиры, — когда туча мышей оказывается над ними. Ряд за рядом, машина за машиной, влажные хлопки, от которых окна заливаются кровью. Энрике уже догадывается, что происходит внутри. «Люди бьются головой о стекла, или кусают сами себя, или…»

Кошмарное явление приближается равномерно, в соответствии с продвижением темных млекопитающих. До его «ровера» остается пятнадцать рядов, четырнадцать рядов, тринадцать рядов…

Уже почти все пассажиры из этих рядов покинули свои машины, но, чем бы ни была вызвана эта самоубийственная волна, Энрике замечает, что она накрывает и тех, кто бежит недостаточно быстро. Вот одинокая старушка: бежит, спотыкается, падает на асфальт, вытягивает шею, закатывает глаза, изо рта у нее вырывается сгусток крови. Именно в этот момент над старушкой пролетают мыши. Они не пищат. Они производят странные механические звуки. Энрике рассматривает их завороженным взглядом биолога: летуны сформировали в небе плотный диск. Те, что по краям, просто летят вперед, но те, что в центре, кусаются и раздирают друг друга в клочья. На асфальт сыплется град маленьких тел, место погибших тут же занимают их соседи.

Воронка, которая сужается при перемещении. Седьмой ряд, шестой ряд…

Энрике не хочет бежать, но бежит. Он сам поражен своими действиями: Энрике Рекена всегда считал себя человеком, который не поддается общей панике. Но ноги его бегут сами собой. А телефон он по-прежнему держит возле уха.

— Кармела… — Энрике задыхается на бегу. — Послушай… Я…

Водители оставили двери своих машин открытыми, и это замедляет бег; Энрике одни двери огибает, другие захлопывает. Он не хочет смотреть назад. Он бежит за теми, кто бежит впереди, глядя только на пространство перед собой. Никогда прежде он не испытывал такого страха. Сердце готово разорваться после одного-единственного решающего удара.

Энрике пробегает мимо открытой машины. Черный «лексус». На заднем сиденье заходится визгом брошенный ребенок лет четырех: он пристегнут ремнем.

Энрике решает, что настал момент остановиться. Он открывает вторую дверь и тоже садится сзади. На мальчике штаны-бананы с Микки-Маусом на коленках и голубой свитерок — сразу видно, что дорогой. Малыш отчаянно воет и зовет маму. Энрике верит (хочет верить), что это не мама бросила своего сына. Стоимость машины позволяет предположить, что это сделал шофер.

Как бы то ни было, теперь здесь он, Энрике Рекена. Он машет рукой мальчику, тот пучит глаза, как будто не может поверить, что на свете существуют такие большие дяди с такими вот усами.

— Привет, коллега, не волнуйся. — Энрике подмигивает малышу.

Только теперь Энрике позволяет себе взглянуть назад. Шестью рядами позади он видит толстого лысого мужчину: брюки у него задраны до щиколоток, толстяк передвигается прыжками и блюет кровью. Энрике подсчитывает, что пока еще успевает побежать в ту же сторону с ребенком на руках; сомнение вызывает только время, которое потребуется на расстегивание ремня и вытаскивание мальчика.

И само это сомнение подсказывает Рекене, что сомневаться больше не о чем.

Он успокаивается. Остается в машине и улыбается малышу.

— Тсс, молодой человек. — Энрике подносит палец к усам. — Ничего не бойся.

Облако приближается: он слышит скрип обезумевших прялок. Взрослый продолжает строить рожи, чтобы мальчик не смотрел назад. Неожиданно Энрике вспоминает: у него тоже были богатые родители и его тоже возил по городу шофер. Мальчик стал зоологом. Потом стал начальником. Он прожил всю жизнь, чтобы оказаться в этот момент в этом «лексусе», рядом с этим мальчиком. Он замечает, что телефон больше не выкрикивает его имя голосом Кармелы. Энрике с нежностью подносит трубку к уху.

— Кармела… — Он улыбается. — Я тебя лю…

Тишина оборванного разговора. Телефон Кармелы соскальзывает ей на ноги. Нико молчит, дает девушке время поплакать. Серхи и Фатима проснулись, но вопрос задает только Фатима. Нико не отвечает. Пока Кармела плачет, машина делает поворот на склоне холма возле леса Альберче.

— Обсерватория, — сообщает Нико. — Мы на месте, прибыли. И как раз вовремя.

Часы на панели показывают без пяти двенадцать. Фатима вытягивает стройную шею, вглядываясь в темноту. И Нико это подмечает:

— Твой дружок Логан не приехал. Не утруждайся.

— Но он приедет, — обещает Фатима.

— Надеюсь, что нет, для его же блага, — раздраженно бросает Нико.

Логан чувствует себя Бизоном, мчась по шоссе М-40 на «харлей-дэвидсон-софтейле», изогнувшись над хромированным рулем. Прижавшаяся к нему Паучиха завывает и хохочет. Последние дни прошли как в аду, а этот конкретный день — ощутимо хуже, так что Логан даже не верил, что выберется живым из города. Но все-таки у них получилось, и вот теперь, на шоссе, верхом на «харлее», он чувствует себя Бизоном.

Отчасти в случившемся виноват он сам, Логан это признаёт. Два дня назад он получил из рук Люка картонную коробку, перемотанную скотчем.

Они вдвоем заперлись в комнате Люка, в их общем жилище в районе Лавапьес, и Люк торжественно вручил ему эту коробку. Люк любил Логана как отца, поэтому Логан не удивился, увидев у парня слезы на глазах.

— Протри иллюминаторы, Плакса, — велел ему Логан. — Мне не нравится, когда ты ведешь себя как размазня. — И он наградил Люка своим фирменным объятием, прижав к себе одной рукой, а в другой держа таинственную коробку. — Сердечко-то у тебя стучит, как барабан, старина!

— Вот и пусть стучит подольше. — Люк прижимает руку к сердцу. — Я еще лет двадцать протяну, дружок.

— Ну и чудно. Рядом с Бизоном ты будешь жить вечно. Место в Стае тебя ждет.

— Забудь на минуточку про Стаю, иди в свою комнату и открой коробку. И никому не рассказывай, понимаешь? Он мне так сказал. Никому.

И Логан согласился. Он подумал, что в коробке лежат бабки. Мудрый обещал дать ему денег еще до того, как Логан в первый раз загремел в каталажку. Поэтому он заперся в своем «святилище», как называл он комнатушку в квартире Люка, и разорвал скотч, стараясь не испортить ногти, выкрашенные фиолетовым лаком. И все это ради того, чтобы обнаружить внутри такой сюрприз.

Письмо от Мудрого. Откровение.

В ту ночь Логан не спал.

Он смотрелся в маленькое зеркало, висящее на стене рядом с маской Бизона, которую Мудрый привез ему из нью-йоркского Гринвич-Виллидж. Логан размышлял. Смотрел на свои короткие волосы, выкрашенные под платину, на подведенные глаза, на колечки в носу, на зеленые губы, на женское и в то же время угловатое лицо. «Потому что Бизон — это не самец и не самка: это и то и другое», — как говорил он сам.