С вокзала довольно долго не выпускали, плотную толпу людей проверяли, иногда заставляли предъявить к осмотру вещи. Изымали стреляющие и взрывающиеся трофеи. В этом случае человека отделяли и уводили в комендатуру. Стасика еще в Белостоке предупредили о том, что можно и что нельзя везти в подарок. Шикарный трофейный «Вальтер» остался в роте. Начало отпуска не было омрачено инцидентами, его даже не досматривали, пропустили так.

Дать телеграмму не получилось, слишком велики были очереди на вокзалах, поэтому его никто не встречал. Три остановки на трамвае до памятника Пушкину и почти бегом до Петровских ворот. Тут же получил замечание за не отдание чести какому-то тыловику. И минут пятнадцать выслушивал его наставление о том, как надо вести себя на улице военнослужащему и младшему командиру. Москва набита воинскими частями до предела, а на Петровке – крупный авиационный госпиталь, поэтому большое количество военных и патрулей. Ловят выздоравливающих. Пришлось идти чуть ли не парадным шагом и с приложенной рукой к шапке. Проскочив таким образом во дворы, чуть прибавил шагу, но дома все равно уже никого не застал. Странно, ведь мать никогда не работала. Делать было нечего, он достал из вещмешка уже вскрытый «второй фронт»: колбасный фарш, отрезал кусок хлеба немецким десантным ножом на деревянной ручке и пообедал, сидя на подоконнике в подъезде. В течение часа никто не появился. Стало скучно, и он отправился в институт. Это неподалеку, в Малом Харитоньевском переулке, в пяти кварталах от дома. В небольшом дворике располагались три здания МИСИ. Напротив – здание Главного штаба РККФ. Опять патрули, парадный шаг, куча ничего не делающих флотских и армейских командиров, или, как их стали называть последнее время, офицеров. Потанин уже проклял ту минуту, когда решил пойти в эту сторону. Наконец, вошел во дворик, и… А в институт не пускают! Раньше вход был свободным.

Немного покрутился у входа, и на него обратил внимание профессор Стрелецкий. Когда-то его двойка по «землеройным машинам» поставила крест на инженерной карьере Стаса. У того не оказалось конспекта, и на экзамене он поплыл. Николай Станиславович остановился возле сержанта и спросил о делах.

– Служу в инженерно-разведывательной роте первой гвардейской штурмовой дивизии в Осовце, товарищ профессор.

Он не знал, что затрагивает самую чувствительную часть души профессора: он родился в крепости, его отец строил второй форт. Охране было велено пропустить бывшего студента и гвардии младшего сержанта в одном лице. Профессор вытащил из стола старинные фотографии крепости и стал расспрашивать, что сохранилось, а что нет в крепости. Время за разговором пошло гораздо быстрее, профессор потащил его в аудиторию к студентам, которым Стас прочитал политинформацию о несокрушимой гвардии РККА, показал новенькую медаль «За отвагу», в красках расписал крайнюю боевую операцию и удостоился восторженных улыбок студенток, коих было большинство на ранее мужском факультете. Его приглашали туда и сюда, и на время он стал популярным, везучим и счастливчиком.

Но на обратном пути домой опять пришлось выслушивать замечания от патруля, командир которого «отпустил» девочек, пока воспитывал младшего сержанта. Самым яростным желанием было снять форму и просто походить по улицам. Отходив час строевым во дворе комендатуры штаба флота, уже в темноте он добрался до дома. Дома были все, даже дальние родственники. Мать прочла его записку и обзвонила всех. До начала комендантского часа отмечали его приезд, отпуск и медаль. Отец отсоветовал переодеваться, так как лиц мужского пола и призывного возраста останавливают на улицах гораздо чаще, чем военнослужащих. Бдительность! Через три дня сержант взвыл от тоски, так как делать было абсолютно нечего. Вести умные разговоры было не с кем: все либо работали, либо учились. За посещаемостью теперь следили очень строго, так что мимолетные встречи со студентками – это был тот максимум, на который он мог рассчитывать. Москва из шумного веселого города превратилась в осажденную крепость, где все было подчинено одному: порядку.

Решив все-таки посетить ту самую Танечку, которая жила неподалёку на Огородном или Стопани, окончательно вляпался в историю: часов двенадцать просидел в управлении НКГБ, так как Танечка завела шашни с кем-то из посольства и ее комната была под надзором. Танечке сержантик был совершенно не интересен, и она дала ему от ворот поворот, а на обратном пути его и задержали. Пока проверяли, прошло немало времени. Родители уже стояли на ушах. Стаса к утру отпустили из управления на Лубянке, дружески посоветовав ему даже не приближаться к дому на Огородном. В тот же день сержант поехал на Белорусский вокзал и получил билет на поезд. Остатки отпуска он решил провести в Белостоке.

Опять прокуренный общий вагон, верхняя полка, та же самая публика, только инвалидов нет. Возвращающиеся, как он, отпускники и командированные. Небольшие команды различных специалистов, остальным такие райские условия не положены: «шесть лошадей, сорок человек» – стандартная двухосная теплушка с печкой посередине. Здесь Стасу повезло: в Осовец в корпусной госпиталь ехал целый выводок молоденьких медсестренок. Познакомился со всеми, плюнул на то, что собирался немного потусоваться в Белостоке, и вместе с хохочущими девицами перевалился через борт «GMC», идущего в крепость. Отпуск кончился.

Отпуск закончился не только для него, корпус тоже заканчивал переформирование, но отводился глубже в тыл, к Августову. Туда, где не хватило восемнадцати километров оборонительных сооружений и куда ударили немцы, точно знавшие этот расклад. Там они прорвались, обошли лесными дорогами Копцевский УР, на котором не успели обсыпать доты, сбили охранение и выжгли их гарнизоны. В итоге дошли до Друскининкая, где уперлись во вторую линию обороны. Трижды предпринимались попытки выбить их с нашей территории и перерезать железную дорогу, по которой они снабжались. Но корпуса Гота отлично держали оборону, активно атаковали позиции у Гродно и пытались захватить плацдармы на правом берегу Немана.

Ставка решила провести еще одну операцию силами двух фронтов. Особую сложность добавляла высокая концентрация немецких сил на этом участке: одиннадцать дивизий только у Гота, из них шесть моторизованных, а кроме них, здесь находились части 8-го корпуса, а чуть севернее стояли еще двадцать три пехотные дивизии, шесть танковых и моторизованных дивизий, шестьсот сорок шесть танков, четыреста тридцать пять боевых самолётов, тысяча двести орудий. И если бы стояли! Нет, они ломились через наши оборонительные позиции, и только наличие здесь нескольких полнокровных наших армий, в том числе четырех танковых корпусов, способных перерезать тоненькую пуповину у Вержболово, серьезно их сдерживало. И они зарывались в землю, создавая сплошную глубоко эшелонированную оборону.

Суперзадач перед корпусом не ставили: требовалось занять Копцевский УР. Всего двенадцать километров по прямой. И шестнадцать по фронту. В обороне на одну дивизию обычно приходится восемь – двенадцать километров. В наступлении двенадцать километров – это фронт корпуса в четыре дивизии. Учитывая лесистую местность и снежный покров, Штерн решил сосредоточить весь первый гвардейский корпус в лесах под Копцево. Мог бы этого и не делать, так как для танков местность практически непроходимая: сосновый лес и болотистая река Сейни. Зима, конечно, давала некоторую вероятность того, что первую линию обороны будем прорывать танками, но на артиллерию надежд больше.