Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступило глубокое молчание. Был слышен малейший звук. Леди Изольда насторожилась и прислушивалась. Ей показалось, что за дверью послышалось какое-то движение. Все её слуги ушли смотреть мистерию, которая разыгрывалась в этот день, и она была одна с кардиналом. Шорох за дверью прекратился, и она подумала, что ошиблась. На самом же деле к двери подходил с извещением от городского совета Магнус Штейн. Бургомистр Мангольд, видя, что король и знатнейшие вельможи были в восторге от леди Изольды на празднестве, настоял на том, чтобы поручение было передано самим городским секретарём. Магнусу оставалось только повиноваться.
Подойдя к двери апартаментов леди Изольды, он не нашёл около них никого, кто мог бы доложить о нём. Какая-то женщина, которую он встретил в коридоре, сказала ему, чтобы он вошёл в комнаты и постучал во внутреннюю дверь. Он так и сделал. Его шаги заглушались пушистым ковром. Только что он хотел постучать в дверь, как раздался громкий и гневный голос леди Изольды, беседовавшей с кардиналом. Магнус Штейн повернулся и ушёл, не передав извещения.
— Из всех съехавшихся сюда на собор, — продолжала леди Изольда, теряя своё спокойствие, — вы стоите ниже всего в моём мнении. Отдаться вам! Я предпочла бы отдаться дьяволу! Он по крайней мере велик в своём зле!
Кардинал, наконец, потерял терпение. Рубец на его щеке сделался ярко-красным, и в глазах забегали злые огоньки.
— Не следует преуменьшать мою способность ко злу! — вскричал он. — Я дал себе клятву, что вы будете моей, — и это так и будет.
— Попытайтесь овладеть мною!
— Попробую. Если б я захотел, то мог бы сделать это и сейчас. Ведь мы здесь одни.
— Однажды в Риме, когда я была одна, ко мне в комнату вломились два человека. Оба были убиты мной.
— Ну, я не из их числа, — хладнокровно отвечал кардинал. — Вам этого бояться нечего. Мои притязания идут дальше. Я не буду пугать вас костром и другими средствами, имеющимися в арсенале церкви. Жаль было бы, если бы пытки обезобразили столь красивое тело. Нет, у меня есть для вас нечто получше. Что вы скажете, если вас выставят у позорного столба совершенно голую, как последнюю куртизанку, и весь город Констанц будет глазеть на вас?
Леди Изольда медленно повернулась к нему и бросила на него такой взгляд, перед которым не многие не опустили бы глаз. Но кардинал Бранкаччьо мог выдержать многое.
— Эта мысль делает вам честь, — промолвила она. — Если б я не слышала этого собственными ушами, я никогда не поверила бы. К несчастью, вы этого сделать не можете. Все дела такого рода решаются городским советом.
— Совершенно верно, прелестная леди. Но вы забываете, что бургомистр Мангольт и его жена — мои добрые друзья. Всё будет сделано, как следует, хотя вы и англичанка.
— Мне кажется, что подкупленные вами люди и сейчас дежурят здесь у ворот, а может быть, даже и в коридоре?
Кардинал пожал плечами.
— Умный человек должен принимать меры предосторожности.
— Что верно, то верно, — сказала она с каким-то странным выражением. — Придётся, очевидно, уступить вам. Я ошиблась в вас, ваше преосвященство. Вы, кажется, горите нетерпением? — продолжала она, оставаясь совершенно спокойной.
— Верно, — отвечал кардинал с своей сардонической улыбкой, — не забудьте, что вы заставили меня истощить все средства убеждения.
Леди Изольда не отвечала. Глубоко вздохнув, она отвернулась от своего собеседника, вынула платок и крепко прижала его к губам, как бы борясь с чувством отвращения. Когда она отняла от губ этот шёлковый платок, они были красны, а глаза горели огнём. Кардинал внимательно следил за каждым её движением, но пока ничто не возбуждало его подозрений.
— Я готова, — промолвила она, повёртываясь к нему. — Чего же вы ждёте? Или я должна сама на коленях умолять вас?
Золотистый луч света отошёл от неё и лёг узкой полоской на подоконнике. Но кардинал не смотрел сюда. Его взгляд неотступно следил за стоящей перед ним женщиной с бледным лицом и ярко-красными губами.
Кардинал встал и с загоревшимися щеками сделал несколько шагов туда, где она ждала его. Осторожность не покидала его.
— Прежде всего я должен удостовериться, что ваши ручки так же безопасны, как и прелестны.
Леди Изольда подняла их вверх. Широкие рукава её платья откинулись и обнажили её руки, как бы показывая, что в них не спрятано ни кинжала, ни какого-либо другого орудия. Кардинал одобрительно кивнул головой, но для большей безопасности быстро схватил шёлковые рукава, потянул их к себе и схватил леди Изольду за руку. Она не сопротивлялась и, наклонившись, крепко поцеловала его в губы раз, два, три с какой-то бешеной страстью. Потом она откинулась назад, как бы желая перевести дыхание.
Кардинал продолжал следить за нею.
Вдруг на него нашла какая-то странная слабость. Её глаза были устремлены на него, завораживали его и отнимали у него всю силу. Ноги неожиданно отказались служить ему. Он с трудом добрался до ближайшего кресла и опустился в него, уже не владея своими членами. Бессильно сидел он, не отрывая глаз от её горящего взора. Он с минуту ещё смотрел на неё, потом женская фигура уплыла из поля его зрения и скрылась за креслом.
Он хотел встать, закричать, но не мог. Мускулы не повиновались ему, хотя его чувства были обострены до крайности. Через несколько секунд ловкие руки опутали его верёвкою и крепко привязали к креслу.
Опять перед ним предстала леди Изольда.
— Так будет хорошо, — промолвила она. — Теперь я запру двери: не хорошо мешать в час любви.
Кардинал всё видел и слышал, но не мог ни говорить, ни избегнуть её насмешливого взора. Леди Изольда стояла перед ним и смотрела прямо ему в лицо.
Мало-помалу способность речи стала возвращаться к нему. Но в ногах ещё чувствовалась какая-то странная усталость. Кровь быстро бежала в его жилах.
Теперь кардинал понял, что это значило.
— Сирийское снадобье, — прошептал он. — Кто научил вас этому?
Она засмеялась каким-то резким, металлическим звуком, столь для неё необычным.
— Вы, вы сами, ваше преосвященство.
Вдруг одно воспоминание прорезало его мозг.
— Беатриса Понтефак! — воскликнул он сдавленным голосом.
— Она самая, — отвечала она, насмешливо приседая перед ним. — Поздно же вы догадались.
— Но ведь волосы у вас тогда были как лён.