Невестка с сыном ушли, Сереженька упрыгал через ступеньку к себе, на шестой этаж. Она лежала без сна, не понимая, что на нее нашло. Неужели пожалела для внука шоколадки, или так обидно стало, что залезли в ее сумку, оставленную на диване и беззащитно распахнутую. Они старались, привезли ей эту чертову скукоженную египетскую розу, пришли сразу после самолета, сюрприз хотели устроить, а она… Ничего, напечет завтра пирогов, всех накормит. Сходит с утра в магазин, докупит, чего нет в доме. Шоколадку, правда, не купит, пенсии не хватит, если шоколадки-то покупать. Сын помогает, спасибо ему, так то почти все на лекарства идет, а если еще и операция впереди… Совсем плохо у нее с глазами, если затянуть, ослепнет. К старости все плохо, и запахи хуже различает, и пальцы вон как скрючились, руки немеют, и слышит тоже… Но тут она ясно услышала, как сын с невесткой шепчутся у себя в спальне, четырьмя этажами выше.

– Какие все-таки старухи лакомки, нет, ты заметил? Она расстроилась из-за шоколадки до слез. Наверное, к старости вкус подавляет все остальные чувства. А ты уже сейчас готов за пироги душу отдать.

– Да, нехорошо получилось. Куплю ей завтра такую же. Она ведь себе ни в жизнь не купит, пожадничает.

– И хорошо, что пожадничает, не вздумай покупать. В ее возрасте шоколад вреден. Атеросклеротические бляшки образуются. Пускай лучше мармелад ест. Кот, я забыла тебя спросить, а помнишь, у матери есть такая полосатая салатница, керамическая, черно-белая, помнишь, в серванте на кухне. Она, по-моему, ею ни разу не пользовалась. Кот, ты меня слушаешь?

– М-м-м?

– Так вот, я и говорю, зачем ей эта салатница, а у нас…

Старуха повернулась спиной к стене и наконец уснула.

Шестое

Мягко и зыбко под ногами, зелено. Над головой тоже зыбко, тоже зелено, но зелень прозрачная. Запах от травы – ведь зеленое – это трава, что же еще? – едва слышен, сладкий такой запах, с детства знакомый, похожий на запах ванили, но с большей горчинкой, если только это не запах здешнего воздуха, звенящего, как всегда звенит воздух над лугом в ясный день. Пейзаж непривычен, но узнаваем, похожее встречалось, да забылось, стерлось.

Она сидит на гладком – камень? Почему же мягко? – сером, привыкает. Голова не кружится, но ей, голове, непривычно. Потереть лоб страшно, вдруг руки провалятся в пустоту, не ощутят ожидаемого прикосновения к истончившейся коже. Или ее кожа снова стала упругой и плотной? Она поднимает руку, разглядывает слабое мерцание над кожей. Красиво. Встает, делает шаг, другой, мерцание усиливается до сияния, окутывает ее облачком. Еще немного – и, ей кажется, она могла бы подняться в воздух и полететь. За поляной должно быть что-то еще, это скорее всего лишь прихожая, а сам мир – дальше. Она полетела бы, если бы ее сияние стало сильнее, а пока может лишь перепархивать. Все лучше, чем идти, проваливаясь ступнями в зыбкий покров. И тот, ненадежный, вскоре обрывается. Она замирает у пропасти. Там, дальше, различимы луга, города с невысокими домиками, леса, мельницы на быстрых реках. Но сияния не хватит на то, чтобы поддержать ее и перенести через пропасть, это совершенно ясно. Раньше, по ту сторону жизни, она часто сомневалась, но здесь все так прозрачно и просто. Жаль, пропасть не преодолеть.

Она обернулась проверить, далеко ли ушла от серого камня. Позади дышало зеленоватое море, через море к ней перепархивала, как недавно она сама, тонкая светящаяся фигура, и даже какие-то намеки на крылья виднелись у фигуры за плечами. Она обрадовалась: вдвоем быстрей придумают, как одолеть пропасть и попасть на эту сторону насовсем, бесповоротно. Протянула руки, приветствуя незнакомку или незнакомца. Вновь прибывший заглянул в пропасть, полюбовался миром на другом краю, оценил ситуацию и обратил к ней светлое лицо, в свою очередь протягивая руки. Но жест означал не приветствие, а отчетливую просьбу.

– Отдай свою долю сияния, тогда мне хватит сил на перелет. Или нам придется остаться здесь навсегда.

Она привычно согласилась, не зная еще, как передать собственное свечение, и привычно расстроилась. Как-нибудь получится, надо лишь пожелать, и свечение перейдет само. А ей останется в удел край по эту сторону, между той и этой жизнью, останется сожаление и легкий стыд по поводу сожаления.

Они встали друг против друга, она пожелала, чувствуя, как холодок пробежал по коже сверху донизу. Раз, два, три, четыре, пять.

Упругие сильные крылья развернулись и в один взмах преодолели пропасть.

Не то чтобы Кире не везло, она всего лишь оказывалась права. Постоянно, в разных ситуациях, в спорах с разными людьми. А кому же это понравится? Тем более что Кира, будучи правой, всегда на своем настаивала и спуску никому не давала. Вот и получилось, что к двадцати восьми годам у Киры из друзей и подруг осталась одна Вера. Та, наоборот, вечно всем уступала и со всеми соглашалась, так что трудно оказывалось понять – бывает ли Вера права хоть изредка и вообще – имеет ли собственное мнение по какому-нибудь вопросу. Кира за то подругу про себя презирала, а вслух побуждала поведение изменить, научиться относиться к себе с уважением. Но Вера – случай безнадежный, а выбирать Кире не из чего, то есть не из кого. Была, правда, дочка Яна, четырех лет. Но пошла в отца, такая же фантазерка и никогда не знала, чего сама хочет.

После рождения дочери Кира и начала полнеть. С полнотой обстояло как-то странно, вес набирался не постепенно, а скачками, но об этом позже. Кира не вышла замуж за Яниного отца и ни разу не пожалела о своем решении. Сергей работал в той же редакции, что и она, подавал большие надежды. Если бы не разбрасывался да не увлекался безнадежными проектами, пошел бы в гору. Но он не желал слушаться Киру. Сколько раз она объясняла, что лучше написать одну статью на актуальную тему, чем пять невостребованных. Нет, всегда отговаривался: "А если мне это неинтересно?" Даже возразить не мог по-человечески, вопросики все задавал, как барышня.

Сергей любил поджарить яичницу или сварить сосиски и устроиться перед телевизором. Кира не могла понять, почему, если доходы позволяют, не сходить в кафе и не поесть чего-нибудь вкусного, готовить-то она не любила. Нет, гражданский муж предпочитал торчать дома. Если его не осеняла дурацкая идея отправиться в поход с палатками, хотя можно заказать гостиницу и отдохнуть со всеми удобствами не в занюханной деревне, а в приличном месте. Расстались они, когда Яне не исполнилось и года. Сергей еще в марте начал закидывать удочки: "А не поехать ли нам на лето к маме в деревню?" Кира уже научилась не слушать мужа и не протестовала. Знала: когда дойдет до дела, настоит на своем, объяснит, что следует сделать и куда отправиться. В мае состоялся разговор, дикий и нелогичный, как водится у Сергея. На очередное предложение навестить гражданскую свекровь Кира ответила по полной программе.

Все утро того выходного дня Сергей путался под ногами, небритый, в засаленных джинсах, обрезанных по колено. Так он понимал семейные отношения и домашний уют: щетина на подбородке, сосиски из микроволновки и валянье с дочерью на ковре или диване. И еще секс в самое неподходящее время в дурацких ситуациях, например в ванной. Кира не выносила, когда они, мужчины, сперва занимаются сексом, а уж после бреются. Следует проявлять к партнеру элементарное уважение. Безвольная подруга Вера прощала мужчинам все, даже неряшливость, вот они и помыкали ею, как хотели. Но она хотя бы слушала Киру и соглашалась, да только характера у размазни не хватало последовать советам. А Сергей вдруг взбунтовался. После будничного вопроса: "Тебе не кажется, что здорово было бы отправиться к маме, ходить в лес с ребенком, поить Яночку по утрам парным молоком и спать на чердаке, на набитом сеном матрасе?" – Кира решила расставить точки над ё. Объяснила, что на сено у ребенка может развиться аллергия, парное молоко вообще не полезно, в лесу в июне полно клещей. И вообще в Псковской области климат не подарок, а в деревню, где на сотни километров один фельдшер, ехать с маленьким ребенком – чистое безумие. Разумнее остаться в городе и заняться делом. За время отпуска Сергей мог бы написать серию статей – Кира перечислила каких – и походить по редакциям, где нормально платят, представиться самому, показать материал. Карьерой надо заниматься, под лежачий камень вода не течет. А хорошую работу лучше искать летом. Сама Кира так и собиралась поступить, что в будущем себя окупило, в то лето она устроилась не в самый престижный журнал, но это послужило платформой для дальнейшего продвижения. Отдохнуть они успеют позже, когда устроятся в жизни как следует. И Яна подрастет, можно будет поехать хотя бы в Болгарию, чтобы условия нормальные и море чистое. И никаких пастухов-алкоголиков, проросшей картошки и тополиного пуха в обозримом пространстве. На пастухов Сергей отреагировал неадекватно, принялся кричать, как-то визгливо, по-бабьи, даже непонятно, что его так зацепило.