Сойдя с эскалатора, Кира чуть-чуть не успела: две молодые, безвкусно одетые девицы блокировали проход у железных раздвигающихся дверей и, когда вагон подошел, конечно, заняли два свободных места. Кира уцепилась за поручень сбоку, недовольно сопя сверху на девиц – студенток или менеджеров-недоучек. Рядом с Кирой у поручня примостилась бабка, некрепко держась на старых ногах. Девицы, разумеется, ноль внимания, места сейчас уступать не принято. Кира уже раскрыла рот, чтобы пристыдить нахалок, но старуха в сизом вытертом долгополом пальто неожиданно толкнула Киру в бок острым костяным локтем. Дыхание перехватило, Кира подумала, а стоит ли вступаться за этих бабок, которые сами норовят занять место под солнцем пожирнее, провоцируют молодых, и вообще, что это такое – пенсионеры цепляются за свои места, а молодым не пристроиться, обычное же явление. Стоило усомниться, как старуха толкнула ее сильнее. Кира, хоть и весила больше центнера, пошатнулась, охнула. Показалось ли, нет ли, но девицы, с полыхнувшей внезапно в накрашенных глазках злобой, вроде привстали, чтобы тоже толкнуть. Кира обернулась и встретилась взглядом с неопрятным подвыпившим мужичком, от которого за версту разило пивом, выпитым час назад. Дешевым пивом из пластиковой бутылки. Мужичок ухмыльнулся и саданул темным кулаком Кире в бок. Она попятилась, наступила на ногу даме средних лет, облаченной в меховое пальто из зверя нечеткой расцветки. В спертом воздухе вагона сгущалась злоба, и она была направлена на Киру. Ну к злобе не привыкать, это даже полезно, но очень скоро та обернулась агрессией. Вот уже мамаша с великовозрастным прыщавым сыном на противоположной стороне приподнялись со своих обитых малиновым велюром сидений, шагнули к Кире. Что происходит? "Неужели нельзя было взять такси и спокойно доехать до дому", – усомнилась Кира. И эта ее мысль послужила сигналом к общей атаке. Дама в меховом пальто лягнула Киру в лодыжку каблуком замшевого сапога, мамаша с сыном, синхронно поднимая колени, ударили ее под зад. Мужичок продолжал бить в правый бок, старуха ввинчивалась локтем в левый. Вокруг Киры образовалась толпа, пассажиры вставали с мест, чтобы принять участие в нелогичном избиении, из другого конца вагона пробирался лось в распахнутой на брюхе кожаной куртке и толстой цепочке, обтягивавшей потную шею, вроде бы даже кричал: "Дайте и я, дайте я!" Кира едва держалась на ногах, уцепившись обеими руками за верхнюю перекладину, как распятая. Она не защищалась: если отпустить руки, опрокинут и затопчут, тогда – все. А люди все толкали, пинали и щипали, насколько позволяла ее дубленка. Высокий бледный юноша вцепился в оголившееся запястье Киры и царапал его обкусанными ногтями, взор его, совершенно бессмысленный, никак не мог сфокусироваться на цели, скользил по бегущей за окном черной стене тоннеля. Ребенок лет семи, укутанный в шубу и перепоясанный шарфом, как ремнем, лез под полу дубленки, норовя укусить Киру за бедро. Его бабушка с крашенными хной волосами приговаривала: "Осторожней, Игорек, сейчас я тебе помогу!" – и пыталась присесть на корточки, но в толпе это не представлялось возможным.

– Сейчас они меня убьют, – поняла Кира. Поезд подошел к следующей станции, двери распахнулись, и Кира в безумном порыве ринулась на платформу, выкатилась, как шар, примяв по дороге и внучка с бабушкой, и худосочного юношу, и девиц с дамой в меховом пальто. Мужик в кожаной куртке ухватил ее за шейный платок и чуть не втянул обратно. Но платочек из тонкого китайского шелка затрещал, порвался, а двери уже закрывались, отрезая мучителей Киры надежными двойными створками, сперва железно-стеклянными, после стальными, крашенными красно-коричневой унылой краской.

Кира сползла на пол, колени дрожали, но, заметив приближающегося дежурного в синей форме, нашла в себе силы встать, одернуть спадающую дубленку, поправить растрепанные волосы, сумка с ключами от дома осталась там, в вагоне, но черт с ней. Дежурный притормозил рядом с Кирой, глянул вопросительно, но она уже справилась, слегка задыхаясь и сопя, осведомилась: "В чем дело?!" – надменно уставилась поверх его глаз на козырек фуражки и повела плечами. Дежурный прошел мимо, как не слышал. А дубленка легко сползла. За время потасовки Кира похудела килограммов на двадцать.

"А я ведь могла остаться там, на полу, вместе с сумкой", – мелькнуло, но не задержалось.

– Глупость какая, – громко сказала Кира. Идущая впереди тетка в замызганной куртке и с тележкой, нагруженной большим клетчатым пластиковым пакетом, испуганно посторонилась, давая дорогу. Но Кира нарочно ступила следом и толкнула тетку в бок. Тут же на несчастную тетку наскочила компания подростков в сине-белых шарфах и принялась перекидывать ее от одного к другому, подтянулись двое бородатых мужчин, еще какие-то люди, народ собирался, толкал, сопел и чавкал. Кира легко выскользнула из толпы, встала на ступеньку эскалатора и, удаляясь, глядела сверху на безобразную свалку.

"Понаехали тут, мешочники", – лениво подумала, тотчас переключилась. Надо позвонить маме, чтобы подвезла ключи. Как разумно носить мобильник на шее, а не в сумке, мало ли что может случиться. Да, именно так.

Дубленка перестала сползать, напротив, натянулась на груди, пуговица отлетела, упала на пол с легким стуком. Кира не стала наклоняться. Купит себе новую дубленку, эта уже обтрепалась.

Женя был противным ребенком, рыхлым, неопрятным, с отвисшей нижней губой и желтоватой кожей. Сильнее же всего он раздражал взрослых вязкой наглостью, вмешиваясь в разговоры, открыто таща со стола лакомые куски и пачкая жирными пальчиками обои. Подростком Женя стал совсем уж отвратительным, а когда окончил школу и поступил в институт, родная мать с трудом выносила его присутствие в доме. Но дома Женя бывал не часто. К тому времени он отлично играл в преферанс и проводил дни и ночи за картами.

Отец Жени, начальник средней руки, но больших связей, улаживал проблемы с неуспеваемостью сына, не входя в серьезные траты, а предоставляя услуги: одному путевку в санаторий, другой дефицитные продукты. В советские времена услуги значили более денег, а денег, вон, Женя выигрывает довольно. Отец присмотрел для трудоустройства сына неплохое местечко, но советские времена кончились, и Женя после института на местечко и родительские хлопоты начихал. Он взялся торговать, по мелочи, как многие, и продолжал играть в карты. Люди, с кем Женя вел дела, также не любили его и дружбы с ним не водили, обременяющих личных обязательств не появилось, должно быть потому Женя быстро пошел в гору и вскоре владел уже сетью торговых точек. Мастерство же его как игрока все росло, Женя теперь искал равного себе. Старые связи отца тускнели, отец перестроиться не успел.

Напрасно забыт писатель позапрошлого века, усатый и чубатый "Ювенал коленкоровых манишек" Иван Панаев, вытесненный из памяти потомков собственной женой, роковой красавицей Авдотьей, подругой известного поэта. За сотню лет до рождения Жени Панаев утверждал, что значительные знакомства и выгодные места в Петербурге приобретаются посредством карт. И тут ни связи отца, ни обвислая нижняя губа не могут помочь или навредить.

Женя нашел равного. Совершенно случайно оказалось, что тот "курирует" всю торговлю в районе, так же случайно выяснилось, что равный, в свою очередь, искал случая вложить деньги во что-нибудь крупное, но с идеями у него было плоховато. У Жени с идеями наблюдался полный порядок. В итоге появилось солидное предприятие, возглавляемое двумя равными партнерами. Когда миновали смутные времена, Жене оставалось совсем чуть-чуть до двери, ведущей к теплу местной администрации и управления. Чуть-чуть, если бы не мешала прежняя дурная репутация его равного партнера и компаньона: силовые методы в бизнесе оказались не в почете, И только тогда, никак не раньше, с партнером стряслось несчастье, внезапное и окончательное, но вполне пристойное, без дешевых перестрелок. Женя поставил на Южном кладбище поражающий воображение памятник, подобрав губу, скорбно возглавил поминальный стол и с легкой грустью думал, что не придется уж ему сидеть с равным за карточным столом. При Женином мастерстве равным быть ничего не стоило, партнер до самой своей нелепой гибели так и не догадался, что Женя играл в поддавки.