— Ты их всяко не пропустишь, — сказал Снорри.

— Да?

Я был бы не прочь пропустить и всю Рону. Хотя, возможно, теперь, когда кошелек мой был туго набит и снова звенел, этот народец мог сделать вид, что встречает заезжего принца с распростертыми объятиями.

— Их будет слишком много, спрятаться не смогут.

Голос Снорри дрожал из-за скачки — кобыла пустилась в галоп.

— Ты-то откуда знаешь?

Я испытывал раздражение. Не люблю, когда в открытую напоминают о неприятностях. Снорри предпочитал вытаскивать проблему на свет божий и разбираться с ней. Я же запихивал ее под ковер, пока неровности не делали перемещение невозможным, а тогда уже сам убирался куда подальше.

— Он был слишком уверен, этот Эдрис. Их наверняка не меньше дюжины.

— Вашу ж мать!

Дюжина! Я маленько пришпорил свою клячу. Мерина я назвал Роном в честь Рональдо Изумительного, чей проигранный спор со Снорри позволил финансировать начало нашего путешествия.

Мы довольно шустро выбрались из долины, распугивая овец, — те разбегались, словно пушистые волны. Следует заметить: как бы ни был уныл городишко Чами-Никс, в розовых лучах восходящего солнца его окрестности смотрелись очень здорово. По мере продвижения на север Рона течет уже среди холмов, которые сменяются горами, а те — высокими пиками. Из Чами-Никса видны белые вершины Аупов, горной цепи столь высокой и длинной, что она делит империю вернее ножа. Во многих отношениях империя всегда была разделена, но не мечом, а этими горами.

Час спустя, когда мы уже прилично поднялись и стало хорошо видно то, что лежит позади, я заметил погоню.

— Э, да там уже даже не дюжина!

Нам бы и дюжины хватило, и даже было бы многовато. Честно говоря, Эдриса, Дараба и Мигана уже хватило бы за глаза и за уши. Мой желудок скрутило в холодный узел. Я вспомнил перевал Арал. Трудно представить, чтобы разумный человек рассматривал перспективу быть вспоротым чьим-то острым ножом иначе, чем как пугающую. Я поймал себя на том, что разглядываю большие валуны на предмет возможности спрятаться за каким-то из них.

— Двадцать. И близко.

Снорри оглянулся и пришпорил Слейпнир. Он рассказывал мне, что носитель этого имени из языческих сказаний был восьминогим. Возможно, на таком оснащенном больше чем надо звере даже Снорри обогнал бы наших преследователей, впрочем, конь у него был вполне обычный, что сводило шансы к нулю.

— Может, если бы мы просто оставили медальон там…

Решимость моя исчезла секунды через три. Я мог покинуть Снорри и оторваться от погони, очень даже может быть, но Рон был не самым лучшим конем, а в горах легко сделать животину хромой, если погонять ее слишком настойчиво. А тогда уже придется разбираться с бандитами в одиночку — если, конечно, я переживу гибель Снорри, учитывая связывающую нас магию. Проще всего было оставить им медальон.

Снорри только рассмеялся, будто я пошутил.

— Одного надо оставить в живых. Интересно, кто натравил их на нас.

— А, да, конечно. — Псих мой спутник — конченый псих. — Попробую оставить мелкого на потом.

Снорри, похоже, был склонен к самообману относительно грядущих битв не меньше, чем я — относительно стоимости медальона. Возможно, это и есть смелость — такая разновидность самообмана. Если так, то все становится на свои места.

— Нам нужно удачное место, чтобы обороняться.

Снорри огляделся, будто место, где мы находились, было именно таким. Я же с уверенностью мог сказать, что удачных мест просто не бывает, причем вообще, но предпочел другую тактику.

— Надо бы забраться повыше. — Я показал на голые склоны над нами, где едва держалась чахлая травка и скалы поднимались к небу. — Придется оставить коней, причем не только нам, но и им, и то, что ты не умеешь ездить верхом, уже ни на что не повлияет.

Если он согласится, Эдрис и компания просто заблудятся среди хребтов и валунов, а мы прорвемся и где-нибудь раздобудем лошадей получше этих.

Снорри потер короткую бороду, поджал губы, оглянулся на все еще далекий отряд и кивнул.

— Лучше, если все будут пешком.

Я двинулся вперед, заставив Рона сойти с тропы и карабкаться к невозможно высоким вершинам. Там поднимались белые от снега пики, блестевшие на солнце. По склонам долины нас подгонял свежий ветер, помогая двигаться вверх, и на какое-то время я почувствовал, как надежда запускает в меня свои безжалостные когти.

Жесткая горная трава сменилась булыжниками и каменистыми осыпями, и копыта Слейпнир заскользили, лошадь рухнула, дрыгая ногами, так что на миг показалось, будто их и правда восемь. Снорри крякнул, свалившись наземь, и высвободился из стремян, а лошадь отчаянно пыталась подняться.

— Больно. — Он отряхнул бедро, которое придавила лошадь, и выковырял вдавленные в плоть камешки. — Теперь пойду пешком.

Я оставался в седле еще минут пять-десять, а Снорри топал рядом и не жаловался. Однако в конечном счете даже под моим чутким руководством Рону стало тяжело подниматься. Я не стал ждать неизбежного падения, после которого мы вполне могли оба скатиться туда, куда рухнул Снорри, и спешился.

— Иди, Рональдо.

Склон перед нами был, пожалуй, слишком крут даже для горной козы. Я звонко хлопнул по конскому боку и зашагал вперед, таща теперь уж на себе скромные пожитки. Меч, который мне подарил Снорри, был тяжелее всего прочего и путался в ногах. Я не выбрасывал его по большей части чтобы порадовать норсийца, хотя, по правде, хотелось уже выкинуть его и в случае нападения просто умолять о пощаде.

Ветер крепчал и стал заметно холоднее, он то подгонял нас вверх, то едва не сбивал с ног, отбрасывая назад. Я часто останавливался и смотрел, где там наши преследователи. Они скакали резвее и оставили коней позже. Дурной знак. Одержимые какие-то. Впереди Снорри забрался на вершину хребта, куда мы, собственно, и нацеливались. Он все еще хромал, но, кажется, не сильнее, чем вначале.

— Дерьмо!

Перевал Арал лежал меж двух огромных гор хребта Ожер на границе со Скорроном. Я всегда думал, что горы просто не бывают выше — нижние слои камня не выдержат такой тяжести. Оказалось, я ошибался. Аупы над Чами-Никсом выглядят обманчиво, пока не заберешься на них и не поймешь, насколько они велики — ужасно велики. На склонах самой высокой горы целый город будет выглядеть пятнышком. За хребтом, к которому мы жались, борясь с убийственным ветром, поднимался второй, а там — третий и четвертый, разделенные глубокими пропастями, и склоны их были в равной мере смертоносны — то из-за крутизны, то из-за каменистых осыпей. Все пути, открывшиеся перед нами, лежали через ущелья поменьше и были усыпаны валунами размером с дом, грозящими в любой момент сорваться с места.

Снорри двинулся вниз и заворчал лишь раз, когда нога соскользнула с камня. Я знал, что, если он будет тормозить наше передвижение, я просто брошу его. Конечно, мне этого не хотелось, и я долго упрекал бы себя за подобный шаг, но двадцать наемников — это слишком сильный довод «за». Вот так оно звучало очень даже разумно — двадцать наемников. Да мне, по правде, и одного бы хватило, но двадцать — звучит намного лучшим оправданием тому, чтобы оставить друга им на растерзание. Друга? Спускаясь, я думал: можно ли так сказать? Ну, тогда знакомого — это звучало лучше.