Быстро просмотрев фотографии и документы, написанные Корноуховым, она только уточнила «место захоронения» и отдала необходимые распоряжения главному бухгалтеру. После этого она неожиданно заботливо обратилась к Лобачеву:

– Все в порядке, Николай Николаевич. Можете не беспокоиться. Завтра в одиннадцать звоните в Будапешт – деньги будут на вашем счету. – Она хитровато улыбнулась и продолжила: – Есть у меня уверенность, Николай, что вы не Николай. И еще, есть такое чувство, что наш новый общий друг может понадобиться вам несколько раньше, чем мне… Если что, мы с Корноуховым всегда готовы вам услужить… Не пропадайте. У меня, кстати, есть еще пара главных героев для ваших спектаклей. Только уж теперь не у меня на даче – вы мне весь участок так перепашете… Через две недельки появляйтесь, и о дальнейших планах поговорим. Всего доброго… Николай!

Лобачев не мог не радоваться ходу событий. И только где-то в глубине затаилась холодная, жестокая и ехидная мысль: если несколько дел подряд проведено очень успешно, значит, впереди ждет очень крупная неприятность.

Лобачев твердо знал это правило… Оно называлось «Закон подлости»…

Но из любых правил есть исключение. А он любил работать не по правилам, а лихо проскакивать в эти самые исключения из правил.

Осталось только с Галаевой вопрос решить, и можно хвататься за чемоданы.

С этой дамочкой тактика разговора проста: или-или… Лобачев осторожно свернул с основного шоссе и начал медленно пробираться по улочкам Валентиновки.

По тем самым улочкам, по которым час назад проехала светлая «Волга» Савенкова.

* * *

Борис Петрович вернулся домой около часа ночи. Он предстал перед женой в жалком и одновременно очень комичном виде: взъерошенный, в чужом спортивном костюме и с дорогим черным кейсом в руках.

Он быстро рассказал жене довольно правдоподобную историю о том, как он присутствовал на очень важном следственном эксперименте в подмосковном лесу и как, пытаясь задержать подследственного, соскользнул в болото. Этот рассказ объяснял все – и его нервозность, и усталость, и испачканные в земле руки.

Корноухов отказался от ужина и бросился спать, подсознательно надеясь, что завтра утром все встанет на свои места. В шкафу его будет ждать вчерашний костюм и любимый галстук, а тот сон со зверским убийством на даче забудется… Как это и положено кошмарному сну.

Видно, эта мысль не оставляла его всю ночь, потому что утром он быстро бросился к шкафу, но сразу остановился, увидев на стуле смятый спортивный костюм, который дал ему вчера майор.

Значит, его вещи со следами крови остались там, на даче, или перекочевали в другое, более надежное, место… И будут долго там лежать как возможные вещественные доказательства.

Именно так!

Борис Петрович вдруг вспомнил, как майор, повертев в руках его маленькую записную книжку, обмакнул ее в лужицу крови и запихнул в карман его брюк. Теперь понятно, зачем. Все должно быть скреплено: брюки, ее кровь, его блокнот…

Да причем здесь брюки! Он вчера собственноручно такие признания написал…

А бумажник в могиле, а фотографии, а отпечатки, а водитель, который его привез, а таксист, который домой отвозил… Не зря майор вчера номер машины записал.

Да, доказательств на десять убийств хватит… А тут еще «с особой жестокостью и цинизмом».

Крепко они его заарканили… А может быть, это его Елагина просто спасает. Она могла этим ментам такую сумму предложить – никто не устоит. Вот они и расстарались.

Елагина… Корноухов неожиданно понял, что она единственная, кого он знает наверняка в этой истории.

Елизавета была ее подругой – он даже фамилию не спросил. И милиционеры… Кто они: местные, областные или из МУРа…

Странно, но он даже удостоверения у них не спросил… Непростительная оплошность для его должности.

Но что теперь после убийства кулаками махать. Надо ехать к Елагиной и каяться. Ее-то он знает близко, даже очень близко. После всего, что было, она не может его предать…

Они договорились встретиться в три часа дня в ресторане «Англетер» на Лубянке, напротив центрального клуба ФСБ.

Очень удачное место – настраивало на серьезный разговор.

– Да, дорогой, влипла я с тобой. Ой, как влипла. – Елагина говорила шепотом, вкрадчивым, гипнотизирующим голосом. – Я теперь все детали знаю. Ты хоть понимаешь, что под «вышку» попал?

– Я, Женя, не помню ничего. Провал какой-то.

– Ты юрист?

– Юрист…

– Ты себе представить можешь, как ты на суде объясняешь: как нож появился – помню, как он потом у меня в руке был – помню. А вот как я ножом и другой частью тела в дамочку тыкал – не помню… Ты бы сам такому поверил?

– Все понимаю, Евгения. – Корноухов даже не пытался вывернуться. – Все против меня… Спасибо тебе, Женя.

– Спасибо! – с сарказмом передразнила его Елагина. – Ты так говоришь, как будто я тебе галстук подарила. Я жизнь тебе подарила. И весь риск на себя взяла… Труп-то на моей даче зарыт. И кровь на моих вещах: как ни вытирай – твои ребята где-нибудь в щелях найдут. Найдут?

– Найдут…

– Хорошо хоть Елизавета не москвичка. Случайно заехала. У меня ее искать не будут… Вот тебе копии твоих признаний, и вот тебе фотки. Нет, ты смотри, смотри. Такая женщина была и что ты с ней сделал. Копии даю – но лучше уничтожь, от греха. А подлинники у меня будут.

– А дальше как? – робко пролепетал Корноухов.

– Дальше будем жить в любви и согласии. И работать вместе будем… Отрабатывать будешь… Ты знаешь, сколько я этим поганцам за твою жизнь выложила?

– Представляю…

– Черта лысого ты представляешь, – с внезапной злостью прошептала Елагина. – Ты таких денег в жизни в руках не держал. Даже на своих поганых обысках… Понимает он! Все отрабатывать придется, Борис. И деньги эти, и мой риск. А впрочем, какой у меня-то риск. Почитай, почитай, что ты пишешь: сделал все сам до моего приезда. И следы все замел. Я и знать ничего не знаю.

Елагина с пренебрежительной усмешкой откинулась в кресле и, стараясь не говорить громко, продолжала:

– Майор наш – просто умница. Видишь, на копиях серые пятна – это кровь. Уже после твоего текста появились. А внизу эти размывы заметил? Правильно, это твои отпечатки – помнишь, майор тебе тряпочку жирную дал, руки от крови протереть?.. Эти отпечатки теперь десять лет не сойдут. А моих на подлиннике нет, и майорских нет… Хватит о делах. Давай вкушать пищу. Потом ко мне домой поедем.

– Но я, знаешь, сегодня несколько занят…

– Здрасьте, приехали, – с притворной обидой фыркнула Елагина. – Первая моя просьба – и уже отказ. Не надо мне возражать, Боря!.. Непременно поедем ко мне. Раз у нас вчера встреча так глупо сорвалась – сегодня все будет ощущаться обостренно… С изюминкой.