Он остановился внезапно, развернулся к ней, улыбка сошла с лица. Беспощадный синий взгляд впился в Еву. От его ледяной надменности хотелось вжать голову в плечи.

– Всё, говоришь, можно простить? – злая ухмылка скользнула по лицу и погасла. – А вот и проверим… Преподай мне урок прощения, Ева! Тогда я поверю, что и мне есть смысл каяться и надеяться на милосердие Творца. Пойдём, моя дорогая! Я расскажу одну сказку… Красивую сказку о любви и смерти. Очень красивую. Но тебе не понравится...

Морской берег сменился летним лесом.

Казалось, что в этой сочной зелени воплотилась сама жизнь. Птицы звенели в густых кронах. Запахи кружили голову: хвоя, свежесть, папоротник и медовый аромат разнотравья.

Ощущения были очень яркими и знакомыми, хотя у Евы и возникло чувство, будто она смотрит на всё это как-бы со стороны, словно Люцифер ей решил показать кино.

– Давным-давно в этом лесу… – прозвучал вкрадчивый голос над ухом Виты, – жила одна девушка…

И Ева, хоть и шагу ещё не ступила, увидела вдруг другое место – полянку, и маленькую хижину, и незнакомку у крыльца. Худощавую, невысокую, молоденькую. Она буквально тонула в широком платье-балахоне какого-то непонятного тусклого оттенка. Девушка сидела на ступенях и разбирала травы из плетёной корзины.

– В деревне её считали ведьмой. На деле же была она травницей и знахаркой. Впрочем, возможно, что ведьмой её считали не без оснований. Девица была не так уж проста. У неё действительно был дар… – продолжал нашёптывать Дьявол. – Дар лечить даже самые тяжёлые болезни, наставлять мудрым советом, несмотря на её юный возраст. Она понимала животных и птиц, она разговаривала с деревьями и травами. Каждый рассвет она встречала на высоком морском берегу, кланяясь Солнцу. А в полнолуние зажигала костёр рядом со своей хижиной и танцевала для Луны и Звёзд.

Мать её тоже считали ведьмой, потому женщины обитали здесь, в этой глуши. Потом её матушка умерла, оставив бедняжку совсем одну. Кто был её отцом, она не ведала. Покуда была жива мать, она, смеясь, отвечала на вопросы дочери, что она дитя эльфийского принца. А иногда придумывала, что это был ангел, упавший с небес. Или говорила, что нашла свою дочь в колыбели, которую прибило к берегу моря. Как бы там ни было, мать умерла, и она осталась одна.

Ева горько всхлипнула, глядя, как девочка плачет рядом с мёртвым телом единственного родного человека.

– Она не боялась леса и диких зверей, – медовая патока слов снова лилась у Евы за плечом, а она не могла отвести взгляд от мелькавших картинок. – Дитя природы и свободы, она жила в гармонии с этим миром. Гораздо больше девушку пугали люди. Она плохо знала своих соплеменников. Знала, что те не любят, когда она приходит в деревню, чтобы обменять свои травы или что-то из даров леса на необходимое ей в хозяйстве. И даже те, что приходили к ней сами, по лесной тропинке в неприметный маленький домик, приходили со своей нуждой, приходили за помощью и исцелением, всё равно глядели на знахарку настороженно, с опаской, будто ждали подвоха. А она была так чиста и светла, что лишь улыбалась в ответ на эти косые взгляды, искреннее не понимая, как можно кого-то ненавидеть или не любить. Ведь все: люди, звери и растения – это дети Создателя. Всё, что есть в мире, рождено по велению Творца. Так, о какой вражде может идти речь?

Дьявол протянул руку из-за плеча Евы, провёл в воздухе, словно отдёрнул занавес. И на лес опустился мрак.

– И вот однажды в тёмную ночь Самайна ей послышалось, сквозь шум дождя и вой ветра, будто кто-то протяжно стонет. Она знала, что это опасное время – время, когда лучше не выходить из дома. Знала, что этот полный боли стон может быть лишь ловушкой, приманкой для смертных. Возможно, так зовёт её какая-нибудь оголодавшая нечисть. Но доброе сердце целительницы не позволило ей остаться безучастной. Она отправилась в лес и нашла на лесной тропе... его. Молодой мужчина. Избитый так, что на нём не было живого места!

Ева едва различала в темноте силуэт хрупкой девочки, что, пыхтя, тащила по лесной дорожке изувеченное тело.

– Он видела его прежде в деревне… Знала, что у него скверная репутация – гуляки, пьяницы и задиры. Видно, от своих же дружков, таких же непутёвых, и получил. Отделали все вместе, да и, бросили подыхать в лесной глуши. Решили не брать на душу грех убийства. Вот только его всё равно бы прикончили звери или нечисть. Но она решила помочь этому человеку. Ведь целитель не может пройти мимо чужой беды…

Ева вновь оказалась в уютном скромном жилище травницы.

– И она принесла его в свой дом, обработала его раны, перевязала, и поила его отварами, и молилась за него духам, которых считала богами, и понемногу этот найдёныш пошёл на поправку. Сошли с лица синяки и отёки. И вот тогда она стала ненароком замечать, как он красив. Он уже мог говорить, и ей, никогда не видевшей ничего, кроме своего леса, так интересно было слушать про другие земли, в которых  побывал этот бродяга, про большие города, про войны и многое другое. А когда она ловила на себе его светлый взгляд, сердце её трепетало, как маленькая птичка, угодившая в силки…

Сейчас Ева как будто смотрела на всё глазами той лесной девчонки. Видела на постели спящего мужчину, любовалась его статным телом, таким манящим и красивым, теперь, когда на нём почти не осталось бинтов, лишь несколько шрамов, да побледневших синяков. Волнующий жар, незнакомый ей прежде, растекался по телу. Эту лесную деву как магнитом тянуло к спасённому незнакомцу.

«Знакомое чувство…» – мысленно усмехнулась Ева, вот так и её саму от близости Эриха до сих пор лихорадит.

Взгляд Черновой поднялся выше, к его лицу, и Ева, вскрикнув изумлённо, дёрнулась вперёд, но Люцифер удержал её за плечо, не позволив подойти ближе. Но она и так уже рассмотрела.

Волосы светлые, длинные, до плеч, и столь непривычная щетина, но эти черты лица… Эти черты лица она узнает даже с закрытыми глазами.

А он, почувствовав её взгляд (да нет же – взгляд той лесной знахарки!), распахнул глаза, эти удивительные глаза цвета северных морей…Смотрел долго, пристально. Потом привстал резко, потянулся к ней, заключил в жаркие сильные объятия, и с нежностью, больше напоминавшей поклонение, коснулся её губ.

– И была любовь…

Люцифер продолжал поэтично напевать на ухо, пока Ева ошарашенно смотрела на то, как её любимый Эрих дарит нежные, страстные ласки другой женщине. Только вот ревности не было. Потому что сейчас Еве казалось, что она раздвоилась: смотрела на всё это со стороны, но одновременно чувствовала всё так, словно всё ещё была внутри этой юной девочки, впервые познавшей мужчину.

– Чистая, светлая, правильная… Подлинная любовь. Ах! Это такая редкость… Она подарила ему себя. Такая наивная, милая, непорочная. В сердце её было столько света, что даже его пропащая душа стала светлее. Он, конченый по сути своей человек, смотрел, как она нянчится с ним все эти дни и понимал, что лишь её заботами и молитвами жив. Он был чужим. Она могла бросить его там, в лесу, и он бы уже сдох, как бездомный пёс, на дороге. Но она его спасла, и обогрела, и растопила холодное сердце. Он смотрел на неё, такую непохожую на всех известных ему женщин, и хотел стать хоть чуточку лучше, чтобы быть достойным её заботы. И благодарность эта, искренняя благодарность ширилась и росла, пока не превратилась в нечто иное. В то, что принято называть любовью. Их души слились в одну, и сила этой светлой любви породила чудо.