– Миссис Эллисон, – сказала Селеста, представляя бабушку. – Она дружила с нами, это было лет сорок назад. И приехала, чтобы выразить свои соболезнования.

– Неужели? – Тень улыбки на его губах теперь стала более заметной. – По поводу епископа, Теофилиуса или Клеменси?

– Стивен! Нельзя столь непочтительно говорить о подобных делах! – резко бросила Селеста. – Это совершенно недопустимо! Люди могут прийти к неверным выводам.

Не дожидаясь приглашения, доктор уселся в самое большое кресло.

– Дорогая моя тетушка, нет на белом свете ничего такого, что я мог бы сделать, чтобы уберечь людей от неверных выводов. – Он повернулся лицом к бабушке. – Весьма любезно с вашей стороны. Вам, должно быть, пришлось здорово потрудиться, чтобы угнаться за всеми событиями, случившимися за столь длительный срок, и наверстать упущенное.

Ни его намек, ни сарказм не ускользнули от бабушки, но она явно решила не показывать виду, что все отлично поняла, и принять их даже в качестве оправдания.

– Моя невестка, миссис Кэролайн Эллисон, – холодно сказала она. – И моя внучка, миссис Питт.

– Рад познакомиться. – Шоу вежливо поклонился Кэролайн. Потом, при взгляде на Шарлотту, на его лице мелькнуло выражение заинтересованности, словно он заметил в ней нечто необычное. – Рад с вами познакомиться, миссис Питт. Вы, несомненно, до сего времени не были знакомы с сестрами Уорлингэм, не так ли?

Хэтч открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Шарлотта успела раньше:

– Нет, не была. До сегодняшнего дня. Но, конечно же, была наслышана о епископе и всегда восхищалась им.

– Превосходный выбор слов, миссис Питт! Следует полагать, лично вы с ним знакомы не были?

– Конечно, не была! – раздраженно и резко высказался Хэтч. – Он же умер почти десять лет назад! К нашему несчастью.

– Ну, будем надеяться, что не к его несчастью. – Шоу улыбнулся Шарлотте и повернулся к зятю спиной.

– Да как вы смеете! – Хэтч был в ярости, на щеках выступили красные пятна. Он все еще стоял и гневным взглядом пялился на Шоу сверху вниз. – Нам всем уже надоело слушать ваши неуместные критические замечания! Вы, конечно, можете воображать, что эти ваши убогие упражнения в том, что вам угодно считать юмором, все извиняют и оправдывают, но это не так! Вы насмехаетесь буквально надо всем! Вы поощряете тех легкомысленных людей, кто издевается над понятиями, которые следует ценить превыше всего! То, что вы не способны оценить величие епископа Уорлингэма, больше свидетельствует о вашей ограниченности и примитивности вашего мышления, нежели умаляет величие этого человека!

– Мне кажется, ты чересчур резок, Джозайя, – успокаивающе заметила его жена. – Смею утверждать, Стивен не имел в виду ничего подобного.

– Нет, имел! – Хэтча невозможно было остановить. – Он всегда выступает с уничижительными высказываниями, которые считает забавными! – Он повысил голос и посмотрел на Селесту. – Даже не проявил никаких намерений пожертвовать на установку витража! Можете себе представить? И еще поддерживает этого испорченного человека, Линдси, в его революционных писаниях, которые подрывают самые устои приличного общества!

– Да нет, вовсе не подрывает, – сказал Шоу. – Он просто выдвигает некоторые идеи реформ, которые помогут распределять богатства более справедливо.

– Более справедливо, чем что?! – заорал Хэтч. – Чем наша нынешняя система? Это равносильно свержению правительства, даже революции, как я уже сказал!

– Ничего подобного. – Шоу был уже явно раздражен. Он развернулся в кресле, обернувшись лицом к Хэтчу. – Эти люди верят в постепенные изменения, через законодательные акты, в переход к системе коллективной, государственной собственности на средства производства при рабочем контроле над ними. Плюс полная занятость и изъятие незаслуженной прибыли, непроизводственного, рентного дохода…

– Я не понимаю, о чем вы говорите, Стивен, – заметила Анжелина, и ее лицо все сморщилось от усилий сконцентрировать внимание.

– И я не понимаю, – согласилась с нею Селеста. – Вы говорите о Джордже Бернарде Шоу и об этих ужасных Уэббах?[16]

– Он говорит об анархии и полном изменении или даже потере всего, что у нас есть! – заявил Хэтч в сильном гневе.

Это было нечто гораздо большее, чем возобновление старой семейной ссоры. Тут были замешаны кардинальные вопросы морали. Повернувшись к Шоу и глядя ему в глаза, Шарлотта была уверена, что видит в них огонь уверенности в своих идеях, таящийся под внешним покровом кажущейся абсурдности. Чувство юмора его явно никогда не покидало, оно было заметно даже в чертах его лица, но это был всего лишь внешний покров страстного и уверенного в себе ума.

– Людям нынче все сходит с рук, – заявила бабушка, и это не принесло никакой пользы. – Во времена моей юности людей, подобных Бернарду Шоу и мистеру Уэббу, сразу посадили бы в тюрьму, прежде чем они успели начать пропагандировать эти свои идеи. Но вот сегодня их цитируют совершенно свободно. И, конечно, миссис Уэбб не признает никаких норм и правил.

– Успокойтесь, – резко бросила Кэролайн. – Вы делаете только хуже.

– Да хуже уже некуда! – огрызнулась старая леди жутким театральным шепотом, который был отлично слышен всем присутствующим.

– Ох, боже мой! – Анжелина нервно стиснула руки, переводя взгляд с одного родственника на другого.

Шарлотта попыталась хоть как-то подправить создавшееся положение:

– Мистер Хэтч, а вам не кажется, что когда люди знакомятся с этими идеями, опубликованными в газетах и брошюрах, то они получают возможность сперва изучить и обдумать их, и если это действительно дурные и нелепые мысли, противоречащие здравому смыслу, тогда они видят всю их сущность и отвергают их с порога? В конце концов, даже лучше будет, если они сами осознают, за что им выступать, и поэтому будут считать эти идеи еще более отвратительными и пугающими, чем если мы будем их просто перечислять? Истина не может не выиграть при подобном сравнении.

Хэтч замер с открытым ртом, у него даже перехватило дыхание. Высказанное ею положение он не мог так просто отмести, но промолчать означало бы потерять все аргументы против Шоу.

Несколько секунд в гостиной царило молчание. За окном прогремела карета, едущая вверх, на Хайгейтский холм. Откуда-то донесся обрывок какой-то песни, но тут же заглох, по всей вероятности, какой-то юной служанке сделали выговор за неуместную веселость.

– Вы еще очень молоды, миссис Питт, – наконец сказал Хэтч. – Боюсь, вы не в полной мере осознаете, насколько люди слабы, как легко жадность, невежество и зависть влекут их к ценностям, которые тем из нас, кто получил должное нравственное воспитание, представляются совершенно очевидно фальшивыми. К сожалению, все время растет число таких людей, – тут он бросил тяжелый взгляд на Шоу, – кто путает свободу с излишней вольностью и распущенностью и ведет себя совершенно безответственно. У нас тут рядом имеется именно такой человек по имени Джон Далгетти; он держит какой-то магазин, продает книги и брошюры, которые возбуждают неокрепшие умы и направляют их на мысли о таких предметах и темах, с которыми они не в состоянии совладать, на философские идеи, способные разрушить общество и погубить личность.