Помучился немного, свесил голову посмотреть, что там делает Мусаев.

Сержант читал книгу.

Светлячки – это, конечно, прекрасно, но для чтения такого освещения не хватает, поэтому Мусаев водил по строкам нештатным маленьким фонариком и, судя по мимике, с головой погрузился в сюжет. Иногда он хмыкал, дёргал плечом и качал головой. Одним словом, сопереживал, содержание его увлекало.

Судя по тому, что Вадиму удалось рассмотреть, книга была не синтетическая. Обложка в некоторых местах обуглена, страницы старые, пожелтевшие, и что удивительно…

Сердечко поскакало быстрее, к горлу подкатил тёплый комок…

Такая же книга, точно такого же издания, была в библиотеке ДК, и Вадим, будучи мальчишкой, брал её читать.

– Гашек?

– Куда? – не сразу понял Мусаев.

– Книга… «Похождения бравого солдата Швейка»?

– Точно… – удивился сержант. – Книга Погибшего Мира. Читал, что ли?

– Да, в детстве. Откуда книга?

– В Нейтрали выменял, несколько штук зараз.

– Так, а в Нейтраль она как попала?

– Без понятия. А ты чего подпрыгнул? Проблемы какие-то?

– Да нет, просто… Гхм-кхм… Там в самом начале нет ли штампика библиотечного?

– Есть, – Мусаев аккуратно заложил книгу полоской, похожей на сложенную вчетверо обёртку от шоколада, открыл первую страницу и прочёл вслух: – Библиотека ДК «Плутоний»… Оп-па… Слушай, так ты про этот «Плутоний» тогда говорил?

– Обалдеть! – прошептал потрясённый Вадим.

– Погоди-ка… – Самый толковый в мире сержант интерпретировал реакцию гостя в единственно верном аспекте. – Ты хочешь сказать, что ТАМ, в этом своём дэ-ка «Плутоний» ты читал именно эту книгу?

– Не знаю, – сипло прошептал Вадим, пытаясь сглотнуть колючий комок, непрошено подступающий к горлу. – Но… Эта книга из библиотеки ДК, в котором я работал. И…

– Что?

– В общем, да, того «Швейка», что читал в детстве, я брал именно в этой библиотеке. Так что… Всё может быть.

– Видишь, как получается… – Сержант задумчиво рассматривал книгу, как будто увидел её в первый раз. – Ты её в каком году читал?

– Ну, мне тогда было двенадцать-тринадцать лет… Получается, где-то в две тысячи третьем-четвёртом.

– Ага… А сейчас шестьдесят третий. Ты читал её шестьдесят лет назад.

– Да, получается так.

– Но сейчас тебе двадцать три.

– Верно.

– Странно получается… Ты читал эту книгу шестьдесят лет назад. Но тебе всего двадцать три.

– Верно.

– Но если ты читал её в тринадцать… И шестьдесят лет назад… То тебе по факту семьдесят три года!

– Ну, по факту…

– Чертовщина какая-то, да?

– Не забивайте себе голову, – спросонок пробормотал Панин. – В этих искажениях континуума лучшие умы человечества не могли разобраться, куда уж вам. Найдите тему попроще.

– Спи давай! – шикнул на него сержант. – Будешь потом ныть на марше – «давай привал устроим».

– Сплю, сплю…

Сержант немного помолчал, размышляя, очевидно, о странной несопоставимости фактических и условных временных величин, потом тихо уточнил:

– Тебя расстроила эта книга?

– Да нет… – Вадим наконец справился с комком и судорожно вздохнул. – Просто… Очень необычно и странно всё получилось. Утром сидел в ДК, играл на компьютере… Пил кофе, с Никитой трещал, планы строил… Гхм… Сестрёнка у него классная, хотел к ней на день варенья попасть… А теперь я здесь. До сих пор поверить не могу, что это со мной случилось…

– Симпатичная сестрёнка?

– Не просто симпатичная. Лучшая в мире девушка, – уверенно заявил Вадим. – Но… Где она теперь, эта лучшая в мире?

– Ровесница?

– На год младше.

– Ну, если выжила при Катастрофе… И до сих пор жива… Тогда ей сейчас семьдесят два.

– Обалдеть… – простонал Вадим, внезапно открыв для себя новые горизонты связи времён. – Просто обалдеть… То есть все, кого я знал… Мои близкие, родственники, знакомые… Или погибли… Или умерли уже здесь… Или глубокие старики… Господи, как такое могло случиться!!!

– Что случилось? – спросонок пробормотал Витя.

– Спи! – шикнул на него Мусаев. – Вадим, ты потише, не тревожь народ.

– Простите, не хотел. Просто…

– Да я всё понимаю. Шёл тут и думал: интересно, если бы со мной такое случилось… Слушай! А ты помнишь хотя бы, о чём книга?

– Разумеется. Одна из лучших книг, которые я читал. Некоторые особо забористые фрагменты потом перечитывал, да не по разу.

– Слушай, вот тут у меня страницы вырваны. Это не я, такую дали. В общем, Швейк с Водичкой пошли письмо любовное относить чужой жене, от поручика, потом налакались, Водичка всю дорогу на мадьяр ротор раскручивал, потом зашли в дом… И тут вырвано, а дальше уже начало следующей главы. Там дальше в общих чертах понятно, что там у них что-то не срослось, но хотелось бы знать подробности.

– Ну, это запросто, – и Вадим с удовольствием пересказал содержание вырванного фрагмента.

Хороший момент был, душевный. Нет, это не в вырванном фрагменте книги, а здесь, в жилой некогда камере, в заброшенном рабочем посёлке, на Пятом Уровне подземной колонии.

Вадим вдохновенным шёпотом рассказывал о бесчинствах сапёра Водички, Мусаев беззвучно смеялся, сгибаясь пополам и зажимая рот, чтобы не разбудить соратников, все заботы и скорбь по Погибшему Миру мимолётно куда-то улетучились, осталось лишь ощущение сиюминутного уюта, чувство сопричастности с дружной крепкой командой и какое-то новое, неведомое ранее чувство притирки к местным форматам:

А ничего… и здесь можно жить… не пропадём – с такими людьми, как Мусаев, Панин и так далее… Прорвёмся как-нибудь…

– А фамилия правильно произносится «Во́дичка», с ударением на первом слоге.

– Надо же, – удивился Мусаев. – Необычно.

– Ну так чехи же, у них фамилии такие, заковыристые.

– Ясно… Ладно, спи давай, пока есть возможность.

– Хорошо. Кстати, спросить хотел…

– Ну?

– Здесь что, в каждой второй камере тюрьма была?

– С чего взял?!

– Те камеры, которые побольше, разгорожены решёткой.

– Это от краулеров.

– В смысле?

– Не было тогда триммеров. Двери стальные, вроде нормально. Но как-то бригада свалилась в гнездо, по незнанию, один выжил и удрал в посёлок. А пара стражей за ним увязались. В общем, он заскочил в администрацию – а там, да, типа помещение для задержанных было, решётка поперёк комнаты – и с перепугу заперся в камере. Стражи дверь вынесли бегом, а возле решётки застопорились. Упёрлись, клешни просунули, щёлкают. Видят – вот она, еда, а достать не могут, и понять не могут, как так получается. Они, стражи, ребята здоровые, но туповатые. В общем, после этого в каждой второй камере стали делать решётки.