этой фразой. Неужели тогда в лесу, ослепив чудовище и убив в нем личность Авы, он принял верное решение? Разве он поступил бы точно также, будь у него второй шанс?

— А чтобы подбодрить тебя, я скажу кое-что еще, — причмокивая кукурузным хлебом, жирно смазанным еловым, ярко пахнущим медом, сказал Морлей. — Если за одну минуту ты не решишь его судьбу, то, бог мне свидетель, Каппа будет казнен. Честно говоря, я давно не проводил публичных умерщвлений, а народ Топи явно соскучился по зрелищам.

Каппа ошарашено взглянул в глаза Конунга. Его до ужаса длинный язык не смог произнести ни единого слова, а потому он просто молча хватал легкими болотный воздух, стараясь не лишиться сознания и не повалиться ничком у ног Морлея.

Бран стал напряженно размышлять о том, что, в сущности, даст ему помилование лягушонка? Ровным счетом ничего. Зачем тогда ему вообще вмешиваться в уклад Топи, выстраивавшийся долгие годы усилиями этих болотных тварей? Но что-то едкое, какой-то ледяной комок разливался по телу.

«Не должно человеку уподобляться животным. Ведь если мы будем поступать также, как поступают они, то какой смысл в нашем ремесле? Какой смысл в том, чтобы сохранять чьи-то жизни? Пусть каждый проходит через естественный отбор», — внезапно пронесся в голове юноши слегка хрипловатый голос доктора Рэя. Когда-то очень давно Бран слышал эту фразу от него, но совершенно не понимал ее значения. Видимо, для каждого наставления должен прийти свой особенный срок, свое особенное время.

— Я решил, — неожиданно выпалил Бран, бесстрашно взирая в белесые глаза Конунга Морлея.

— И что же? Повешение? Может быть, снятие скальпа? Или варка в чугунном котле? — нетерпеливо заерзал на троне огромный старец — для него все перечисленное было чем-то вроде увлекательной игры, разбавляющей серость и обыденность его безынтересных дней. — О, нет, прости уж, у меня полностью отсутствует воображение. Наверное, ты выбрал что-то более впечатляющее! Вылить из его темени всю силу до самого дна? Так ты хочешь поступить?

Каппа заплакал навзрыд, совсем как человек. В его голосе слышались и всхлипы, и истерические рыдания и слегка приглушенный нервный смех. Кажется, он уже простился с собственной жизнью, но прерывать ее так жестоко не желал.

— О, юноша! Прости, что называл тебя тугодумом, уродливым и мерзким крысенком! — умоляюще застонал он, все также, прямо на коленях, подползая уже не к Конунгу, а к самому Брану и цепляясь за его грязные штаны. — Не серчай на меня. Дай Каппе уйти спокойно!

Бран с презрением взглянул на лягушонка. Что-то он совсем не припоминал того, чтобы Каппа с глазу на глаз называл его «мерзким крысенком». Видимо, от отчаяния совсем тронулся умом и начал молоть все, что когда-либо говорил про Брана и его товарищей кому-то другому, даже если это прямо противоречило его задумке «уйти из мира спокойно» и могло вывести юношу из себя.

— Его наказанием станет кое-что менее интересное для вас, но, как мне кажется, более унизительное для него самого, — ответил Бран, стараясь вырвать из скользких лап лягушонка собственную одежду. — Он станет прислуживать нам, пока мы у вас в гостях. Приносить в нашу клетку еду и питье, ублажать разговорами моих верных друзей, пока я нахожусь у вас в покоях. В общем, на некоторое время станет слугой для обыкновенных смертных.

Каппа громко ударил себя по лбу перепончатой лапкой и тут же завыл от боли. Катаясь по полу, он продолжал восклицать что-то невнятное, а затем и вовсе прикрикнул на своего спасителя:

— Как ты смеешь? Да чтобы я, Каппа Мидзуно, последний из Мидзуно, один из самых сильных жителей Топи стал прислуживать мерзким людишкам?! Уму непостижимо!

— Ты меня слегка огорчил, сын мой, но, как я и обещал: твоя воля — моя воля, — слегка поерзав на троне, сказал Морлей. Детская ухмылка сошла с его лица, сменяясь привычно усталым старческим выражением. Он снова хлопнул в ладоши, и в шатер, низко склонив огромную голову, вошел Сар.

— Отведи нашего нерадивого друга к остальным слугам. Пусть весь сегодняшний вечер и всю сегодняшнюю ночь изучает их ремесло, а на утро вернется к моим дорогим гостям и прислуживает им, как подобает настоящей прислуге, — повелительно произнес Морлей, указывая на истерично рыдающего лягушонка. — А мы с Браном останемся здесь. Уже не терпится услышать продолжение его дивной истории.

— Слушаюсь, повелитель, — слегка понизив голос, на чистой латыни ответил ящер.

В ответ последовал утвердительный кивок Морлея.

— Каппу не постигла казнь? — продолжил Сар.

— Нет, к сожалению, нет, — проворчал Морлей, угрюмо свесив свой жирный, как картофелина, нос. — Юноша спас его от смерти, хоть это и не совсем справедливое решение.

На лице Сара засияла благодарная улыбка, и он, поднявшись с колен и схватив плачущего лягушонка за шкирку, тут же удалился из шатра, предоставив Морлею и Брану время для уединения.

Глава 11

После сытного ужина у Брана появилось непреодолимое желание сомкнуть свои веки и прямо на этих вышитых нежным бархатом и шелком крупных подушках уснуть крепким, безмятежным сном. Но, памятуя об их с Морлеем договоренности, юноша не мог позволить себе такой наглости и стал сразу же прикидывать в голове вопросы, которые приоритетнее всего было бы задать властителю болотной Топи.

— Сэр, простите мою нетактичность, но я должен придерживаться нашего с вами уговора, потому задам свой следующий вопрос.

— Да, дитя мое, — безучастно бросил Морлей. — Только поспеши, мне не терпится узнать продолжение твоей дивной истории.

— Что ж, тогда слушайте, — Бран с усилием приподнялся с мягкого настила и четко огласил свой следующий вопрос:

— Кто такой Одвал?

Старик нахмурил свои седые, как совиные перья, брови. Затем, почесав жирный морщинистый подбородок, ответил:

— Одвал? Я не понимаю, о ком ты говоришь, сын мой.

Юноше на секунду показалось, что старик не увиливает от вопроса, а действительно не знает, о ком он говорит. Но оставлять попыток разузнать важные для понимания запретного леса вещи он никак не мог.

— По дороге сюда, я встретил довольно странное существо. Как мне показалось, он порожден смесью человека и какого-то копытного животного, — стал вспоминать Бран.

Пока он рассказывал Морлею о своей встрече с сатиром, сами воспоминания будто ускользали от него, как туман, просачивались сквозь пальцы. Юноша уже и сам не мог понять, это было реальностью на самом деле или же его затуманенное воображение играло с ним злую шутку.

— Он сказал, что именно на болоте мы сможем найти спасение. И встретили вас, а дальше… а дальше вы