– И его нашла Аленина? – сделала вывод Ирина.

– Получается, нашла, – ответил я. – Я уверен, что именно из этого пистолета и был убит продюсер Лисянский. И в меня стреляли тоже из него…

Сказав это, я прикусил язык. Но было уже поздно. Ирина вскочила с дивана и уставилась на меня сверлящим взглядом:

– Кто стрелял? Когда?

Вот ведь чертов язык. И когда только я научусь сначала думать, а потом говорить?

– Пару дней назад, – нехотя признался я. – После того как я проводил тебя после нашей прогулки по вечерней Москве, помнишь?

– И что? – продолжала сверлить меня взглядом Ирина.

– Ничего, как видишь, жив, – дружелюбно улыбнулся я, но ответной улыбки не дождался. – Ну, они промахнулись, Иришка.

– А если бы не промахнулись? – спросила девушка с истеричными нотками в голосе.

Хороший вопрос, хотя и неприятный. Ну, если бы они не промахнулись, то первая пуля попала бы мне в грудь, а второй меня бы добили. Это как пить дать. Конечно, Ирине я ответил не так:

– Но промахнулись же! – Я продолжал улыбаться и выказывать себя эдаким бесстрашным бодрячком, которому несказанно везет по жизни (что было явным преувеличением) и будет везти всегда.

– Почему же ты ничего мне не сказал? – услышал я резонный вопрос. И вполне резонно ответил:

– Я не хотел тебя расстраивать…

Ирина едва не задохнулась от негодования:

– Расстраивать?!

– Ну да… – промямлил я. – Вот видишь, ты и сейчас переживаешь.

– Да как ты можешь такое говорить. Ведь ты… Ведь мы… – У Ирины явно недоставало слов, чтобы сказать все, что она обо мне думает. – Я даже не знаю, что тебе и сказать…

– Ну, вот и не надо ничего говорить, – взял я ее за руку и потянул к себе. – Тем более что он больше стрелять в меня уже не будет…

– Кто не будет? – Ирина сопротивлялась, но я притянул ее к себе сильнее, и она плюхнулась на диван. – Ярошевич?

– Конечно, Ярошевич, – ответил я. – Больше некому.

– А почему ты думаешь, что это он стрелял, а не Аленина? – кажется, успокоилась по поводу покушения на меня Ирина.

– В меня стрелял тот, кто убил Марка Лисянского, – чуть подумав, ответил я. – А поскольку Наталья Валерьевна в момент убийства продюсера была дома, что подтверждается показаниями Маши, то Лисянского убил Ярошевич. Поэтому-то Аленина и создавала для него ложное алиби.

– А зачем Ярошевичу понадобилось убивать Лисянского? – спросила Ирина. – Где у него для этого твой пресловутый мотив?

– Мотив? – Я посмотрел на Ирину. – Он очень прост: окаянная любовь. Такое бывает. Аленина окрутила Ярошевича. Обольстила. И влюбила его в себя. Ты же видела, что это за женщина. Так что влюбить в себя для нее не составит больших трудностей. Как это произошло, хочешь ты меня спросить? – Я снова посмотрел на Ирину, и она утвердительно кивнула. – Так это я должен тебя спрашивать об этом, сударыня. В вашем женском арсенале средств обольщения предостаточно на разные случаи жизни. Скажем, однажды Стасик Ярошевич пришел к Маше, а ее нет дома. Аленина предложила Стасику подождать дочь, разговорила его, проявила к нему искренний, как ему казалось, интерес, посмотрела разок-другой восхищенным взглядом, сделала пару-тройку тонких и умных комплиментов – и все. Его разум замутился. Ведь мужчины любят, когда ими восхищаются женщины. И комплименты любят не меньше женщин.

– Правда? – Ирина пытливо посмотрела на меня.

– А то, – ответил я. – Только комплименты мужчине должны быть не про красоту там или отличную прическу, а про силу, волю, независимый характер, мужественные поступки и прочие подобные штуки. Ну, ты понимаешь…

– Конечно, понимаю, – сказала Ирина. – Большое тебе и несказанное спасибо, друг!

– Пожалуйста, – сказал я. – Так вот, слушай, друг, дальше… Аленина заставила Ярошевича думать о ней. Потом, в следующий раз, Наталья Валерьевна кое-что ему позволила. Но лишь чуть-чуть, раззадорив и оставив надежду на большее в самом скором времени. И Ярошевич стал думать о ней каждый день, а может, и каждый час. И забыл о Маше. Теперь Стасик желал только Аленину, не замечая никого вокруг. А Наталья Валерьевна держала его на коротком поводке, дозированно одаривая ласками. Однажды, за одним таким одариванием лаской, Лисянский застукал ее с Ярошевичем. Стасика он прогнал, после чего произошел нелицеприятный разговор с Алениной. Вслед за этим Лисянский объявил ей, что сниматься в его фильме она не будет. По крайней мере, он сделает все для того, чтобы этого не допустить. А вечером он позвонил твоему отцу и потребовал снять Аленину с главной роли и найти на нее другую актрису, а иначе он заберет из проекта деньги. Скорее всего, этот телефонный разговор Наталья Валерьевна слышала, и к утру у нее созрел план. Днем она встретилась с Ярошевичем и разыграла перед ним сцену замордованной мужем-монстром жены. Может, понаставила синяков себе и продемонстрировала их влюбленному Стасику. Словом, довела Ярошевича своими придуманными россказнями до белого каления, вручила ему пистолет, и он пошел убивать мучителя любимой женщины. Дождался его выхода из ресторана, под каким-то предлогом завел его в проулок и прикончил тремя выстрелами из пистолета. Словом, заигрался мальчик: реальная жизнь и кино в его голове перемешались, и он слетел с катушек. Пистолет он вернул Алениной, и они успокоились, особенно после того, как под подозрение попал твой отец. Но потом появились мы со своими расспросами, затем я обозлил его своим интервью с ним, и Ярошевич либо доложил обо всем Алениной, и они решили убрать и меня, а возможно, Стасик уже по собственной инициативе захотел прикончить меня. Аленина снова дает ему пистолет, и, если бы не шнурок на моих ботинках, у них бы снова все получилось…

– Какой еще шнурок? – спросила Ирина.

– Ботиночный, – ответил я, снова кляня себя за то, что сболтнул лишнее. – Я наклонился, чтобы его завязать, и в это время Стасик в меня выстрелил. И… промахнулся.

– Час от часу не легче, – констатировала Ирина.

– Ну, вот, ты снова говоришь, как моя бабушка, – сказал я.

Ирина задумалась. А потом произнесла:

– Конечно, все, что ты мне рассказал, похоже на правду. Скорее всего, так оно и было. Но как все это доказать?

– В том-то и дело, что никак, – ответил я. – Если Ярошевич не выживет и сам все не расскажет…

Она снова помолчала.

– Ты мне синяков понаделал, – вдруг сказала Ирина, глядя на свои руки.

– На теле Алениной должны быть синяки, – в задумчивости протянул я. – Как и на теле Ярошевича. Ведь «играли» они натурально. И все, что расскажет следователю Аленина, будет выглядеть реалистически. Никакая экспертиза не докопается…

– И что мы будем делать дальше? – посмотрела на меня Ирина как-то странновато.

– Надо подумать, – ответил я.

– А как насчет нашей игры? – спросила она.