– Хватит жрать! – крикнул мне в ухо Петр. – Праздник, надо веселиться!

И, подхватив упиравшуюся Магдалин под руки, втащил в хоровод.

Под пронзительно-щемящие звуки, издаваемые не то дудкой, не то флейтой, или чем-то иным, но из той же оперы, сопровождаемые другими текучими переливами музыки простой и невероятной одновременно, Магдалин, сбросив покрывало, медленно и плавно вращалась, изгибаясь пленительно, грациозно. Её обнажённые руки то взмывали вверх парой белых чаек, то скользили вдоль обвитого шёлком стана, падая вниз, ныряя в водоворот складок длинной юбки. Не было в том танце ничего выдающегося, эротичного, его даже соблазнительным трудно было назвать. Любая современная старшеклассница на школьном диско сейчас такое забацает – держись. А уж в столичных клубах я повидал! Но отчего-то стоял, с замиранием сердца и участившимся дыханием смотрел, смотрел, не отрываясь… Все мысли, до единой, начисто вылетели из головы, но не бухнулись ниже пояса, как бывало при виде красивой желанной женщины, а устремились вверх, в иссиня-чёрное небо, навстречу мерцающим огням…

Музыка смолкла. Магдалин поймала мой взгляд, стушевалась, зябко поёжилась, набросила покрывало.

– Где он?

Конечно, она говорила о Равви, о ком же ещё? Похоже, он был единственным человеком, который для неё что-то значил. И даже гораздо больше, чем «что-то». А тот, как всегда, испарился.

– Я беспокоюсь за него, – тихо промолвила Магдалин.

«Я тоже», – подумал я, но не произнёс я вслух, все мои нехорошие подозрения, сомнения и догадки закружились с новой силой. Я изловил пробегавшего мимо с очередным кувшином вина славного толстячка-хозяина, спросил про Равви.

– Там, – широко улыбнулся хозяин, махнув пухлой ручкой в сторону калитки. – За ним пришли…

И побежал дальше, проигнорировав моё хриплое: «Кто?!».

Внутри у меня похолодело. Десяток жутких картин пронёсся в мозгу, и последней было обречённое понимание: я остался здесь, совсем один, навсегда…

Я рванул к выходу, расталкивая людей, наступая на чьи-то ноги.

За приоткрытой калиткой на дороге слышались негромкие голоса, один из которых – женский, жалобный, дрожащий. Откуда ни возьмись, налетел ветер и распахнул калитку до половины. Теперь в свете Луны я ясно видел простую женщину лет пятидесяти, или около того. Худенькая. Невысокая. Миловидная. И очень грустная. Из-под тёмного платка выбивались непокорные рыжие пряди. Поодаль переминались с ноги на ногу два усталых парня в пропылившихся одеждах.

– Мы остановились у Марфы, – говорила женщина. – Сынок, пойдём домой… Я обещала отцу, что приведу тебя к Празднику. Вот и братья твои просят тебя…

Она кивнула в сторону парней.

– Не нужно обещать того, что выполнить невозможно. – Мягко выговорил Равви, выходя из тени.

Теперь я мог видеть и его лицо, такое же грустное, слегка беспомощное, но исполненное решимости.

– Вот мой дом, – он обвёл рукой пространство вокруг. – Небо – крыша его, земля – пол. И нет в нём стен, ибо не от кого мне скрываться, и дверей нет, потому что закрываться не от кого. Я гражданин мира. И все, кто идут за мной – моя семья…

Женщина отшатнулась. Из часто заморгавших глаз выкатились слёзы, пробежали по бледным щекам.

– Возвращайтесь домой, – тихо сказал он и с грустной нежностью погладил её по мокрой щеке. – Не надо сейчас вам быть здесь.

– Я не вернусь без тебя, – с неожиданной твёрдостью воскликнула женщина, хватаясь за его локоть. – Одумайся, пока не поздно. Люди худое говорят… – Она запнулась, судорожно сглотнула, – тебя хотят убить…

– Прошу тебя… – настойчиво проговорил Равви. – Не надо слушать сплетни. Всё будет хорошо.

– Умоляю тебя, сынок, вспомни Крестителя! – звенящим голосом вскрикнула женщина, падая Равви на грудь. – Я этого не переживу… – И затряслась в рыданиях.

Один из стоявших поодаль мужчин решительно подошёл к ним. Его глаза возмущённо горели.

– Хватит, мама, пойдём. – Сказал он, обняв женщину за плечи, – видишь, наш дорогой братец возомнил себя царём, уже и свиту набрал. Зачем мы ему, простые работяги? Ему теперь нужна другая родня, королевских кровей.

– Замолчи, – воскликнула женщина, – прошу тебя, замолчи!

– Прости меня, Яков, если я тебя обидел. – Тихо проговорил Равви. – Но ты сам не понимаешь, что говоришь. Мне не нужна слава, мне не нужен трон. Не этого я жду, и меня ждёт не это. Однажды вы поймёте…

– Мама, пойдём, – угрюмо оборвал тот, кого Равви назвал Яковом. – Я же предупреждал, у него крыша набекрень…

Женщина плакала тихо и горько.

Калитка распахнулась рывком, и я едва успел отскочить, не получив по физиономии.

– Шпионишь?! – возмутился Равви.

Я принялся оправдываться, но он примирительно коснулся моей руки, и подавил тяжёлый вздох.

– Это твоя семья?

Он посмотрел так, что я понял: разговор на эту тему закрыт. Зато для всего остального момент был более чем подходящий, и я им воспользовался.

– Я хочу сказать тебе кое-что важное. – Я решительно оттащил его от забора. – Выслушай меня внимательно. Когда ты говорил о возможном предательстве и о том, что в Иерусалиме один из нас найдёт свой конец, ты ведь не шутил? Тебе что-то известно о будущем, своём будущем?

– Я не хочу говорить об этом, – резко произнёс он и, затормозив, повернул обратно.

Но я вцепился в него, как клещ.

– Это нечестно! Тогда зачем был вчерашний разговор? Или это была шутка, прикол? Страшная байка про конец света? Народ обожает такие истории. Сейчас я тоже расскажу тебе одну, пожалуй, самую известную и популярную. О том, как один парень по имени Иуда предал своего Учителя…

– Довольно! – крикнул Равви. – Прекрати! Я её знаю!

Его лицо побелело.

– Пожалуйста, не надо… – прошептал он, судорожно запустив пальцы в рыжую копну волос. – Я не хочу говорить об этом. Не сейчас…

– Ты знаешь? – опешил я. – Почему ты не избавишься от него? Вели ему убираться.

– Я знаю не всё. И ты знаешь не всё. Я не знаю, оттого что не пришло время, а ты – оттого, что прошло слишком много. Ты знаешь не правду, а легенду. Между мной и тобой слишком много лет, что-то могли перепутать. Что есть имя? Звук. Самая страшная ошибка – осудить невиновного. Даже в своих мыслях. Да и что же я за учитель, если побоюсь своих учеников? Разве врач прогоняет больного, когда нужно лечить?

– Иногда, – сказал я, – больной орган необходимо удалить, чтобы спасти организм.

– Мастерство врача состоит в том, чтобы предупредить болезнь. Быть может, я всё-таки смогу, сумею что-то изменить? Если же нет, если моя участь предопределена, – он поднял голову, смотрел в нагромождение звёзд, тонущих в иссиня-чёрном океане неба, безбрежном и бесконечном. – Значит, так тому и быть.