Народу — тьма, побольше, чем в участке, просто столпотворение. Негры, пуэрториканцы, корейцы, белые. С виду полные обормоты. Скамьи все заняты. И все громко разговаривают. Просто кричат, особенно женщины-полицейские, те вообще — мегеры. Новичков поставили носом к стене, ноги раздвинули, руки на затылок. Содержимое карманов выпотрошили, положили рядом на пол. Полицейские топчутся вокруг и орут в затылок — объясняют, как вести себя в тюрьме до суда. Наоравшись, нам командуют что-то вроде «вольно» и, вернув содержимое, отпускают в общее стадо. Скамья одна, там сидят самые крутые, и все почему-то черные. Важно сидят, все в наколках, как манекены из магазина «Бодибилдинг». Я нашел себе место в углу, на полу, уселся. Вошла черная баба, в сопровождении полицейского, и каждому из кастрюли раздала по бутерброду — кусок ватного хлеба, покрытого полоской сыра. И все! Да, думаю, это тебе не Вермонт. Запить нечем, только что сырой водой из-под крана, который торчит в углу, рядом с унитазом. К вечеру всех сковали общей цепью, с индивидуальным наручником. По пятнадцать человек. И посадили в автобус. Повезли в другую тюрьму. Каждое резкое движение одного прикованного отзывается на остальных, поэтому сидим смирно. Приехали. Расковали нас, сунули по бутерброду и отправили в камеру. Тесную, человек на пять, но у каждого теперь своя койка. В течение суток кого-то уводят, кого-то приводят. Дело в том, что более трех суток до суда никого не держат, иначе надо выплачивать компенсацию в сто сорок долларов за каждый день. И тюремщики за этим следят… Сидим разговариваем — кого за что упекли. Один что-то стибрил в универмаге «Мейсис» на Тридцать четвертой. Другой без жетона проскочил в сабвей. Кто-то курил «травку». Кто-то трахнул девицу, не расплатился, она его замела, как насильника. Кто-то дал в ухо белому за слово «ниггер»… Но здесь все смирные, никому не хочется в карцер за нарушение дисциплины. Если есть квотер, можно позвонить по телефону. Я позвонил жене, сказал, что поехал в другой город, доставить заказанные ковры, вернусь через три дня… У меня оставалось еще два квотера, мог бы их продать. Квотеры в тюрьме идут по доллару… Держали меня в камере два дня, на третий, с утра, повели к адвокату, крепышу с рожей любителя пива. Разговариваем через переводчика, женщину в полицейской форме, по имени Аня. Она из Москвы, подрабатывает в полиции. Меня обвиняли в соучастии в краже макровея. И мне грозит два года тюряги. Я заплакал. Ну не хотел, а заплакал. Влипнуть из-за этого мерзавца, Заура, которого я так пока и не видел, — куда его подевали, может, отвезли в другой участок… Наконец успокоился, стал объяснять, что к чему… Через час состоялся суд. Переводчица молчала, точно уснула. Сказала лишь, что все идет пока неплохо, нечего переводить. Судья стукнул по столу молотком и вызвал следующего подсудимого. Меня отвели в канцелярию, вручили повестку на следующее заседание, которое состоится через два месяца. Вручили жетон на метро, полтора доллара на автобус и отпустили на все четыре стороны. Восемь раз за эти два месяца я ездил в суд, на встречу с адвокатом. То его не было, то переводчика. Эти поездки мне обошлись только на дорогу в тридцать долларов. Хорошо, адвокат был казенный, ему платило государство. Исписали гору бумаг… А суд так и не состоялся. Почему, не знаю. Адвокат сказал, что дело закрыли. Такая вот история.

— А что с этим Зауром?

— Черт его знает. Я так и не видел мерзавца. Из магазина-то меня поперли…

Пока мой новый знакомый рассказывал свои истории, пейзаж за окном как-то густел, холмы выросли в небольшие, но внушительные горы, и поезд, извиваясь, осторожно полз мимо них, словно стараясь не задеть. Подъем оказался настолько крут, что у меня заложило уши. Виктор Федорович посмотрел на часы, поднялся и, отойдя к буфету, по-хозяйски, не оглядываясь, стал набивать карманы всякой дармовой снедью. Ну и молодец, думал я, делая вид, что увлечен созерцанием ландшафта.

Внезапно горы закончились, точно их отрезало. Показались первые строения Тринидада. Интересно, почему дали название далекой островной республики Тринидад этому зачуханному городу, угнездившемуся в горах Колорадо? Может, потому, что и там и здесь проживали индейцы? И какие индейцы!

На землях Колорадо жили племена анасази, древних индейцев-каннибалов. Археологи раскопали здесь жилища анасази, в которых сохранилось множество доказательств кровавых и жестоких пиршеств аборигенов. Может быть, и на островах Вест-Индии любили лакомиться себе подобными, не знаю. Во всяком случае, в земле обоих Тринидадов покоятся останки воинственных индейцев и их жертв…

А Виктор Федорович шагает по платформе зачуханного вокзальчика с рюкзаком в руках. Судя по тому что он сошел с площадки соседнего вагона, ехал он в третьем, сидячем классе. А на смотровую площадку его вознесло любопытство и, думаю, желание полакомиться на халяву. И слава богу — Америка не обеднеет. Удачи ему, бедолаге, и хоть какого-нибудь заработка…

Среди пассажиров, покидающих поезд, я увидел и мессенджера Боба, несущего на плечах голубые лыжи. У Боба было заспанное лицо и стянутые в гузку губы — вероятно, он… насвистывал.

Джейн и Джек из Аризоны

Поезд летел под уклон так ретиво, словно за ним неслись духи древних индейцев анасази, желающие полакомиться машинистом.

Во время ланча за мой столик подсела чета пожилых американцев. Я приметил их еще на смотровой площадке. Они были сосредоточенны и лишь изредка вскидывали свои фотоаппараты, чтобы запечатлеть нечто их заинтересовавшее в однообразном ландшафте штата Нью-Мексико, который сменил за Тринидадом унылую панораму Великих равнин Колорадо. «Любопытно, — думал я, — если это семейная пара, то почему фотографируют один и тот же объект? А если каждый из них сам по себе, то почему так схожи внешне, словно прожили вместе лет пятьдесят?» Мужчина был сед, с прической «ежик». И она седа, с ковриком коротких, но тщательно ухоженных волос. У него меленькие блеклые глаза под дряблыми веками, и у нее глаза — бусинки, чуть увеличенные косметикой. У него короткий нос, с лиловыми прожилками на кончике; у нее — вздернутый носик, «лакированный», словно только с мороза. У него крупные «слоновьи» уши со сросшимися мочками. А у нее вот наоборот — изящные уши, в мочках которых, точно снежинки, мерцали жемчужные капли… И одеты они были как-то одинаково. Словно Бог их создал под копирку. «Наверное, у них и голоса похожи, — думал я. — Жаль, что помалкивают…» Мое любопытство утолил приход официантки. У мистера оказался низкий адмиральский голос с пиратской хрипотцой, у миссис —