class="p1">– Всё время только и делаю, что не перестаю удивляться, даю слово! Право же, не верится подчас: неужели теперь XX век? Нет, в самом деле».

Нарочно не придумаешь. На Тверском бульваре наибольшее внимание привлекает дом № 25, украшенный коринфским пилястровым портиком и коринфским же фронтоном; вдоль бульвара возведена белокаменная ограда с коваными решётками. В 1840-х годах в нём существовал литературный салон Д. Н. Свербеева, в котором бывали Гоголь, Белинский, Чаадаев, Аксаковы, Хомяков, Баратынский, Щепкин и другие. На рубеже XIX–XX столетий в этом здании размещалось издательство братьев Гранат. В 1933 году был открыт Вечерний рабочий университет, вскоре преобразованный в высшее учебное заведение Союза писателей СССР – Литературный институт имени A. M. Горького.

За восемь десятилетий существования этого учебного заведения его окончили сотни писателей и поэтов, тысячи рядовых литературных работников. Многие выпускники Литературного института вписали свои имена в скрижали отечественной культуры и вошли в историю русской литературы и литературы других народов бывшего СССР. Рассказ о них не является нашей целью, так как мы ограничены задачей, поставленной в названии этой книги, но об одном комичном случае в его жизни вспомним.

…Москва ликовала – долгожданный День Победы. Люди словно сошли с ума. Всё перемешалось: песни, слёзы, печаль и радость. Военных встречали криком «ура!». Качали на руках. Угощали чем бог послал. Ошалевшие мороженщицы раздавали бесплатно свой сладкий товар, не думая о подотчётности. Даже многие советские учреждения, скупые на любовь и ласку, постарались чем-то порадовать своих работников.

Не остался в стороне от общего энтузиазма и Литературный институт на Тверском бульваре. Здесь студентам выдавали талоны на водку. На неё, родимую! Талонов на закуску, к сожалению, не нашлось.

По талонам водка тогда стоила сущие копейки, которые даже у полунищих студентов нашлись. И пошёл дым коромыслом в бывшем владении родителей великого революционера-демократа А. И. Герцена, о чём один из участников веселья скромно вспоминал:

– Мы перестарались и по-праздничному захмелели. И один из наших студентов после этого зашёл со студенткой в кабинет директора, да и остался с ней там ночевать.

На следующий день, как и положено, первой на работу пришла уборщица. Обнаружив на директорском диване мирно спавшую парочку, укрытую старой солдатской шинелью, она не стала её тревожить, а шустренько побежала скликать свидетелей. Скандал получился грандиозный.

Через день после праздника на подобающем месте висел приказ: «Студентку первого курса Ф. перевести с очного отделения на заочное, а студента второго курса М. отчислить из института за осквернение директорского дивана!»

Фёдор Васильевич Гладков, возглавлявший тогда институт, был известным писателем и сердечным человеком. Вышел из самых низов общества, повидал на своём веку всякое и понять, как до этого «всякого» мог опуститься студент такого института, не мог. Поэтому все уговоры изменить формулировку приказа оказались тщетны. Так и ушёл студент М. из знаменитого вуза с клеймом осквернителя диванов.

Последняя прогулка. Победной весной 1945 года по Тверскому бульвару шли двое: сухонький старичок с бородкой клинышком и мужчина средних лет, полный сил и здоровья. Шли медленно. Мужчина сдерживал шаг, чтобы не опередить своего спутника, бережно поддерживая его за локоть.

В. В. Вересаев

Старейший писатель русской литературы Викентий Викентьевич Вересаев и один из родоначальников советской литературы Владимир Германович Лидин. Все годы Великой Отечественной войны Лидин провёл на фронте, будучи корреспондентом «Известий». Повидал всякого. Было что рассказать и что вспомнить. Но сейчас он внимал человеку, практически десятки лет не покидавшему своего кабинета в Шубинском переулке.

Несколько раз Лидин бывал в этом святая святых старого писателя. Квартира в большом доме поражала своей пустотой – кроме книг, почти ничего не было. Вересаеву были чужды внешние атрибуты благополучия; он жил в себе. Для беседы с великими (Пушкин, Гоголь, Л. Толстой, Достоевский) ему не нужно было ничего отвлекающего. Среди голых стен кабинета рождались переводы Сафо и Архилоха, «Илиады» и «Одиссеи». Как-то Владимир Германович не удержался и спросил, каков же объем переведенных поэм.

– Двадцать семь тысяч строк, – сразу ответил Вересаев.

Труд был титанический, каждая строка стоила страницы прозы.

Викентий Викентьевич между тем говорил:

– В природе всё закономерно. Одни явления заступают место других, как это происходит и в материи. Я стал хуже видеть и слышать, но зато сильнее чувствую мир вокруг.

Лидин не задавал вопросов: понимал, что Вересаеву хочется высказаться перед редким слушателем.

– Дети в старости восполняют многие утраты, – продолжал писатель с душевной теплотой, – детей я необыкновенно хорошо ощущаю. И знаете, что ещё? – вдруг оживился он. – Говорят, что с годами человек устаёт жить, а я бы, будь у меня достаточно физических сил, мог бы по состоянию своего духа прожить ещё сколько же, сколько уже прожил.

А прожил к тому времени писатель уже полных 78 лет. И сделал немало. Ещё в конце двадцатых годов собрание его сочинений было издано в шестнадцати томах. Но после этого он не сидел сложа руки: написал роман «Сестры», «Невыдуманные рассказы о прошлом», «Записки для себя», «Воспоминания». Широкую известность у советских читателей принесли ему документальные книги «Пушкин в жизни», «Гоголь в жизни», «Спутники Пушкина». И это не считая тысячестраничных переводов.

– Жить стало удивительно интересно, каждый день что-нибудь новое, и при этом какие масштабы! – закончил Вересаев свою мысль.

…Двое медленно шли по бульвару. Старший бережно прижимал к себе пачку писчей бумаги – дефицит последнего военного года, выданной под расписку тут же на Тверском, в бывшем Доме Герцена.

Вне конкурса. Весной 1946 года появился указ о демобилизации военнослужащих со средне-техническим образованием. Он напрямую касался рядового полка специального назначения Владимира Солоухина, перед которым встал вопрос: куда податься?

В родное Алепино что-то не тянуло. За четыре года службы в Кремле столица полностью завладела интересами и помыслами будущего писателя. И тут, как говорится, не было б счастья, да несчастье помогло. Выругался как-то солдат при высоком начальстве, и повело-поехало. Вызвали в спецотдел:

– Было?

– Было.

А через несколько дней появился приказ об откомандировании провинившегося из полка специального назначения. Полк находился в ведении МВД, а управление этого ведомства размещалось на Большой Бронной. И вот из Кремля по улице Горького потопал солдатик навстречу своей судьбе. Как проштрафившийся, шёл в сопровождении сержанта Агеева.

В управлении попали в кабинет какого-то майора. Тот начал знакомиться с документами Солоухина, который робко спросил:

– Куда направите меня, товарищ майор?

– В строительный батальон. На Камчатку, – последовало в ответ.

«Вот тебе раз! – мелькнуло в сознании. – А как же стихи? Голубой зал „Комсомолки“? Подвал Политехнического?»