Путь до раковины я преодолеваю без проблем. Похоже, Донни даже не замечает меня.

Я выуживаю ленту — беззвучно, но как бы между делом — и иду обратно, изо всех сил стараясь не торопиться. Одна моя нога уже в коридоре, когда раздается голос Донни:

— Ты куда?

Лицо его все так же склонено над тарелкой. Можно подумать, что он разговаривает с хлопьями.

— В школу.

Он поднимает глаза:

— Второй раз?

— Я кое-что забыл.

— Ленту для упаковки?

Вот она, у меня в руке. Отрицать бессмысленно.

— Ага.

— Для чего тебе в школе упаковочная лента?

— Для одного урока.

— Какого еще урока?

— Э-э… о посылках.

Звучит не очень убедительно, поэтому я решаю поскорее смыться.

Успеваю открыть входную дверь до половины, когда нога Донни пинком захлопывает ее обратно. Он возвышается прямо передо мной, блокируя путь к отступлению. Ничего не говорит, просто смотрит на меня сверху вниз. Я не поднимаю глаз. Стою спокойно, гляжу на дверь, тяжело дышу и жду, пока он меня пропустит.

— Что ты задумал, Бен?

— Ничего.

— Скажи мне, что ты задумал.

— Мне в школу надо! Пусти!

— У нас ведь был договор, Бен.

— Пусти меня! Я опаздываю!

— Куда? В школу?

— Да!

— На урок о посылках?

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Со всей силы пинаю его по лодыжке. Он вскрикивает и теряет равновесие. Я отталкиваю его, пулей вылетаю за дверь и мчусь вниз по улице.

По времени я уже должен быть у станции, но я не хочу бежать, чтобы не запыхаться. Один из важнейших моментов плана, по словам Карла, — выглядеть как можно естественней и не привлекать к себе внимания. Поэтому я иду шагом. Самым быстрым, на какой только способен, но все-таки шагом. Каждый из нас должен добраться до станции сам по себе. Это еще одна часть плана.

Станция в десяти минутах ходьбы, в самом конце тупика. Еще издали, с улицы, замечаю Карла и Олли: они ждут меня под навесом, стоя совсем близко друг к другу, но не разговаривая. На углу — большой куст, и хотя всю дорогу от дома я торопился, но сейчас прячусь за кустом и наблюдаю за ними.

Ощущение точь-в-точь как в тот раз, по дороге в Уэмбли, когда Карл пересек Кентон-роуд, едва не попав под колеса, а я остался на другой стороне и следил за ним сквозь транспортный поток. Сейчас у меня похожее чувство: я нахожусь в одном мире, а Карл — где-то совсем в другом.

Я гляжу на них, а ноги напрочь отказываются нести меня дальше, потому что я вдруг осознаю: это последний шанс. Если выйти из-за куста и сесть в поезд вместе с ними, Карл увезет нас к чему-то новому. К чему-то ужасному. К чему-то, чего ни я, ни Олли не могли себе даже вообразить.

Теперь Карл смотрит прямо на куст. Он пристально вглядывается, и я пугаюсь, что он видит меня, что я плохо спрятался и он прекрасно понимает, в каком я сейчас раздрае. С моей стороны было страшной глупостью оставить все на последний момент. Надо было подумать заранее, во что я ввязываюсь. Одним тем, что я здесь, что пришел на встречу, что согласился участвовать во всей этой затее, я отрезал себе все пути к отступлению. С Карлом всегда кажется, что выбора нет.

И тут чья-то рука крепко хватает меня за плечо и с силой оттаскивает за угол. От испуга тело будто пронзает электрошоком, сердце мелко трясется в груди, кровь шипучкой пенится в венах. Горло сжимается, готовое сорваться криком, и в этот момент я понимаю, кто это.

Донни. Он все еще в пижаме. Длинное папино пальто наброшено поверх, ноги наскоро засунуты в кроссовки. Он тяжело дышит, запыхавшись от бега.

— Куда намылился?

Я не могу ответить.

— Говори!

Я не могу даже посмотреть на него. Губы мои плотно сжаты, глаза опущены в землю. Грудная клетка вздымается и опускается, сражаясь за воздух, а от ударов сердца можно оглохнуть.

Внезапно мои ноги отрываются от земли. Рванув за грудки, Донни прижимает меня к забору и склоняется к моему лицу, нос в нос, чтобы я не мог отвести взгляд.

— Что ты задумал, Бен? Что ты задумал?

— Ничего.

— ХВАТИТ, БЕН! ГОВОРИ!

Рубашка врезается в подмышки; Донни буравит взглядом; его руки у моего горла; вдобавок мысль, что Карл ждет меня за углом, — все скопом это уже чересчур, и я не могу больше сдерживать слез. Сначала это лишь пощипывание в глазах и покалывание в кончике носа, но стоит мне это почувствовать, и я понимаю: остановиться уже не смогу. По лицу Донни ясно, что он тоже это понимает. Брат опускает меня на землю. И хотя глаза у меня на мокром месте, я вижу грусть в его взгляде и еще я вижу, что происходит у него за спиной.

— ДОННИИИИИИ!!!!

Я кричу, и Донни стремительно разворачивается. В двух шагах — Карл: рука выставлена, нож нацелен в грудь моего брата. За спиной Карла — Олли.

Карл сжимает рукоятку ножа, взгляд перескакивает то на меня, то на Донни, колени чуть согнуты, он готов нанести удар.

— Зачем ты притащил его?

Карл в такой ярости, что вот-вот потеряет контроль.

— Это не я!

— ЗАЧЕМ ТЫ ПРИТАЩИЛ ЕГО?

— ЭТО НЕ Я! ОН ШЕЛ ЗА МНОЙ! Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ!

— Почему он шел за тобой?

— Я не знаю.

— ПОЧЕМУ?

— Я НЕ ЗНАЮ! СПРОСИ ЕГО САМ!

Карл переводит взгляд на Донни. Они смотрят друг другу в глаза, лезвие тускло блестит между ними.

— Зачем ты шел за ним? — спрашивает Карл.

— Что тебе нужно от моего брата? — говорит Донни. — Почему ты не оставишь его в покое?

Карл переходит на крик:

— ЗДЕСЬ ВОПРОСЫ ЗАДАЮ Я!

Фраза звучит нелепо, особенно из-за того, как он ее произносит. Явно он слышал ее по телику.

Повисает долгая пауза, во время которой Карл по очереди смотрит то на Донни, то на меня, а Донни по очереди смотрит то на нож, то на Карла. По лицу брата можно догадаться: он что-то прикидывает — что-то подсчитывает в уме.

— Хватит, — говорит Донни. — Мы идем домой.

Он поворачивается и протягивает мне руку. На первый взгляд это полное безумие. Теперь он стоит спиной к Карлу и ножу, совершенно беззащитный. Карл может всадить в него лезвие в любую секунду, но Донни будто бы все равно. Он даже держится так, словно совсем не боится. Он выглядит расслабленным и неторопливым.

Единственный, кто в этот момент видит его лицо, — это я, и по тому, как стиснуты его челюсти, по складке на лбу мне ясно, что он боится. Он смотрит мне прямо в глаза, и до меня вдруг доходит, что он задумал. Донни не хватает меня за руку и не удирает от опасности. Его рука рядом с моей, и теперь я сам должен решать, как поступить.