Но это было бы слишком легко.

Я вспомнил о предсказании, которое прочел в кабинете Коменданта. «Мужество, когда они столкнутся с самыми темными страхами». Некоторые люди боятся пустынь, но я не из их числа. И это означает, что здесь есть что-то еще. То, что пока себя не обнаружило.

Я оторвал полосы ткани от своей одежды и обмотал ноги. На мне было только то, в чем я лег спать – повседневная форма и мой кинжал. Внезапно я проникся сам к себе пылкой благодарностью. Какое счастье, что вчера после боевой подготовки я настолько устал, что не смог раздеться перед сном! Идти через Великие Пустыни голым – все равно что идти через ад.

Вскоре солнце село, и воздух стал быстро охлаждаться.

Время утекало. Я припустил трусцой, глядя вперед. Пробежав милю, ощутил, что мимо пролетел ветер, и на секунду показалось, что чувствую запах дыма и смерти. Запах исчез, но оставил в душе смутную тревогу.

Каков мой страх? Я крепко задумался, но не смог ничего вспомнить. Большинство курсантов Блэклифа чего-нибудь да боятся, но недолго. Когда мы были первокурсниками, Комендант приказывала Элен спускаться со скалы раз за разом, пока та не спустилась наконец, просто сжав челюсти, чтобы ничем не выказать свой страх. В тот же год Комендант заставила Фариса держать у себя пустынного тарантула-птицееда в качестве домашнего животного. И сказала при этом, что если паук сдохнет, то умрет и Фарис.

Должно же быть что-то, чего я боюсь. Замкнутого пространства? Темноты? Если я не знаю своих страхов, то не смогу к ним приготовиться.

Наступила полночь, а пустыня вокруг меня все еще была погружена в тишину. Я прошел около двадцати миль. В горле пересохло. Я слизывал пот с рук, зная, что организму требуется соль не меньше, чем вода. Влага помогала, но лишь на мгновение. Я заставил себя сосредоточиться на боли в ногах. С болью я мог справиться. Но жажда может свести человека с ума.

Вскоре я стал подниматься и заметил впереди нечто странное: блики света, как будто луна отражалась в озере. Но я знал, что там не могло быть никакого озера.

С кинжалом наготове я замедлил шаг.

И затем услышал это.

Голос.

Сначала он шептал так тихо, что я мог спутать этот звук с шелестом ветра, с шорохом моих шагов по растрескавшейся земле. Но голос становился ближе, чище, четче.

Элиассс.

Элиассс.

Я взобрался на вершину невысокого холма. Ночной бриз затих, принеся запахи, которые ни с чем не спутать: запахи крови, навоза и гнили. Предо мной раскинулось поле боя – на самом деле поле, устланное телами, сражение здесь уже закончилось. Все мертвы. Лунный свет мерцал, отражаясь в доспехах павших воинов. Именно это сияние я видел прежде, поднимаясь.

Это было самое странное поле боя, какое я когда-либо видел. Никто не стонал, не просил о помощи. Варвары, преступившие границу, лежали рядом с солдатами-меченосцами.

Я заметил человека, похожего на торговца-кочевника, и рядом с ним маленькие тела членов его семьи. Что это за место? С чего бы кочевникам биться против меченосцев и варваров, да еще неизвестно где?

«Элиас».

Я чуть не выпрыгнул из собственной кожи при звуке своего имени, произнесенного в полной тишине. Мой кинжал оказался у горла говорившего раньше, чем я успел об этом подумать. Передо мной стоял мальчик-варвар, подросток не старше тринадцати лет. Его лицо было раскрашено синей краской, а тело темнело от татуировок в виде геометрических фигур – такие приняты у их народа. Даже в тусклом свете луны я узнал его. Я узнал бы его где угодно.

Это моя первая жертва.

Мой взгляд метнулся к зияющей на животе ране, что я нанес ему девять лет назад. Ране, которую он, казалось, не заметил.

Я опустил руку и отступил. Невозможно.

Мальчик мертв. Значит, все это – поле боя, запах, пустыня – должно быть моим кошмаром. Я ущипнул руку, чтобы проснуться. Мальчик наклонил голову. Я снова ущипнул себя. Затем взял нож и порезал ладонь. Кровь капнула на землю.

Мальчик не шевельнулся. Я не мог проснуться.

«Мужество, с которым они столкнутся со своими самыми темными страхами».

– Три дня после моей смерти мать кричала и рвала на себе волосы, – сказал убитый мною мальчик. – А потом замолчала на пять лет.

Он говорил тихо, совсем недавно огрубевшим голосом подростка.

– Я был ее единственным ребенком, – добавил он, будто я требовал пояснения.

– Мне… мне жаль…

Мальчик пожал плечами и пошел по полю боя, позвав меня жестом за собой. Мне не хотелось идти, но он стиснул мою руку ледяными пальцами и потянул следом с поразительной силой.

Когда мы обошли первые тела, я посмотрел вниз. Меня мучила тошнота. Я узнал их лица. Всех этих людей убил я.

Когда я проходил мимо, их голоса звучали у меня в голове:

моя жена была беременна…

я думал, что убью тебя первым…

мой отец поклялся отомстить, но умер, так и не успев это сделать…

Я заткнул уши руками. Но мальчик увидел, и его липкие пальцы оторвали мои руки от головы с неумолимой силой.

– Идем, – позвал он. – Там еще больше.

Я покачал головой. Я точно знал, скольких убил – двадцать одного человека. Знал, когда они погибли, как и где. Но здесь, на этом поле боя, покоилось гораздо больше мертвых. Я не мог убить их всех.

Но мы продолжали двигаться, и сейчас встречались уже незнакомые лица. И это стало своего рода облегчением, потому что эти лица были чьим-то чужим грехом.

– Твои жертвы, – мальчик прервал мои мысли. – Они все твои. Прошлые и будущие. Все погибли от твоей руки.

Мои ладони вспотели, и я чувствовал головокружение.

– Я… я не…

Здесь лежало слишком много людей. Намного больше пяти сотен. Как я мог быть ответственен за смерть стольких?

Я посмотрел вниз, чуть левее, на распростертое тело долговязого светловолосого парня, маски. У меня екнуло сердце, потому что я знал его. Деметриус.

– Нет! – я наклонился и стал трясти его. – Деметриус, проснись. Вставай.

– Он тебя не слышит, – сказала моя первая жертва. – Он умер.

Рядом с Деметриусом увидел Леандра. Кровь стекала по кривому носу и подбородку, расплываясь пятном вокруг его кудрявых волос. В нескольких футах от него лежал Эннис – другой солдат из взвода Элен. Чуть поодаль впереди я заметил гриву седых волос и мощное тело. Дед?

– Нет-нет… – Я не мог найти никаких других слов для того, что видел, потому что нельзя допустить, чтобы этот кошмар сбылся.

Я наклонился к другому телу – девушка-рабыня с золотыми глазами, которую я видел лишь раз. Грубо прочерченная красная линия пересекала ее горло. Черные волосы беспорядочно разметались в стороны. Ее глаза были открыты, их блестящее золото померкло, превратившись в цвет мертвого солнца. Я вспомнил ее пьянящий запах сахара и фруктов, ее тепло.