Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа, что за удивительная у тебя память, если ты запоминаешь все речи, даже услышанные из вторых рук?
— Такая память скорее проклятие, чем благо, Экон. Итак, ты видишь, что Клодий был подстрекателем толпы уже тогда, принимая сторону масс против их вожаков, выступая в оппозиции существующему статус-кво. Неудивительно, что он принял плебейскую форму своего имени.
— А затем следующий скандал, — сказал Экон. — Случай с Благой богиней.
— Да. Неужели это было всего шесть лет назад? Я вижу особую иронию в том, что человек, начинавший в качестве обвинителя весталки и ее предполагаемого любовника, умудрился сам попасть в такую кощунственную переделку. Говорят, — это слухи, не факты, — что Клодий в то время пользовался особой благосклонностью Помпеи, жены Цезаря, но Цезарь обнаружил их связь и приставил свою мать, чтобы она следила за Помпеей, словно цепной пес, так что любовники не имели никакой возможности видеться. Однако Клодий, который не терпел, чтобы ему отказывали в его желаниях, разработал план, как добраться до Помпеи. Он решил проникнуть на женский праздник Благой богини Фавны, который в тот год проходил в доме Цезаря. Мужчины туда не допускались, разумеется. Как Клодий мог пробраться в дом? Переодевшись женщиной, разумеется! Представь его переодетым певичкой, в шафрановом одеянии, в ярко-красных штанах и обуви без задников — интересно, может, он воспользовался помощью сестер?
— Кто знает, вдруг он не в первый раз надевал столу, — сказал Экон.
— Думаю, он не мог противостоять искушению овладеть Помпеей прямо в постели Цезаря, пока мать Цезаря и десятки прочих женщин будут петь и жечь благовония в соседней комнате. Интересно, Клодий собирался оставаться в столе, предаваясь любви с Помпеей?
— Папа, я протестую! Твое распаленное воображение искушает тебя принять на веру слухи, а затем смешать их с клеветой.
— Хорошо, Экон. Постараюсь вернуться к фактам. История такова, что Клодий почти преуспел в своем замысле. Воспользовавшись дымом благовоний и общей суматохой, связанной с пением и танцами, — кто знает, какого рода ритуалы выполняют эти женщины за закрытыми дверями? — Клодий сумел проскользнуть в дом и разыскать одну из рабынь Помпеи, ожидавшую его. Рабыня отправилась искать госпожу, но долго не возвращалась. Тогда Клодий потерял терпение и начал сам обыскивать дом, стараясь держаться подальше от света, наблюдая за происходящим.
— Хотел бы ты знать, что он там увидел?
— Разве не хотел бы того же любой мужчина, Экон? Но Клодию не повезло, и он натолкнулся на другую рабыню, которая заметила его нерешительность и невинно спросила, кого он ищет. Он стал отвечать, что разыскивает рабыню Помпеи, но не смог изменить свой низкий голос. Девушка испустила крик. Клодию удалось спрятаться в кладовой, но женщины зажгли факелы и принялись обыскивать дом, пока не откопали его и не выкинули на улицу.
— Ну, — шутливо сказал Экон, — если ничего больше не произошло, то Клодий на опыте опроверг старое суеверие, известное всем нам с детских лет, что мужчина, подсмотревший тайные церемонии Благой богини, немедленно ослепнет.
— Клодий остался зрячим, вне сомнений, но на его месте я пожелал бы оглохнуть, чтобы не слышать шума, который его поступок поднял в городе. Женщины вернулись домой и рассказали своим мужьям о происшедшем, а ты сам знаешь, какие мужчины сплетники. На следующее утро о скандале говорили во всех тавернах и на всех перекрестках Рима. Благочестивые пришли в возмущение, нечестивые удивились, и я уверен, что и в том и в другом лагере нашлись такие, кто здорово завидовал Клодию. Об этом деле говорили несколько месяцев, а потом на время забыли, пока кто-то из врагов Клодия не решил привлечь его к суду за святотатство.
На суде Клодий заявил, что он невиновен, а женщины просто ошиблись, потому что сам во время праздника Благой богини отсутствовал в Риме. До тех пор Клодий и Цицерон находились в дружественных отношениях, поэтому, когда обвинительная сторона вызвала Цицерона в качестве свидетеля, Клодий ожидал, что тот подтвердит его алиби. Вместо этого Цицерон добросовестно засвидетельствовал, что в день, о котором идет речь, видел Клодия в Риме. Клодий был разъярен. С тех пор между ними началась вражда.
— Но Клодия все равно оправдали, — сказал Экон.
— Да, небольшим большинством в пятьдесят с чем-то судейских голосов. Одни говорят, что судей отчаянно подкупали с обеих сторон, другие полагают, что судьи голосовали, следуя политическим убеждениям. В любом случае Клодий получил оправдательный приговор, и сила его возросла как никогда. Он стал смелее использовать организованные им уличные банды для продвижения своих сторонников и запугивания противников. Что же касается Цезаря, этого мужа-рогоносца, то он ответил лишь тем, что развелся с Помпеей, хотя и объявил во всеуслышание, что ничего непристойного между Клодием и его женой не было. Когда ему указали на парадокс — зачем разводиться с Помпеей, если она оставалась верна, — он ответил: «У меня нет ни малейших сомнений относительно ее честности, но жена Цезаря должна быть выше даже подозрений!» Ну, по-видимому, Цезарь не очень-то обиделся на Клодия. Оба они оказались тесными союзниками.
— О чем говорит хотя бы то, как Цезарь помог Клодию получить звание трибуна.
— Вот именно. Клодий хотел получить на выборах пост трибуна, но не имел такой возможности, поскольку это строго плебейская должность, на которую не выбирают патрициев. Какое же решение принял Клодий? Ему удалось с помощью Цезаря протолкнуть документ, согласно которому он был усыновлен каким-то плебеем, почти годившимся по возрасту ему в сыновья, и мог официально записаться плебеем, что несказанно разъярило его собратьев-патрициев и развеселило толпу, которая и выбрала его трибуном. Наконец-то Клодий стал простолюдином не только по имени, но и по положению.
— Я вижу, Клодий действует по схеме, — сказал Экон. — Если мужчине нельзя присутствовать при исполнении ритуалов в честь Благой богини, Клодий превращается в женщину. Если патриций не может претендовать на должность трибуна, тогда Клодий, у которого самая патрицианская родословная во всем Риме, превращается в плебея.
— Да, это не тот человек, что даст формальностям загнать себя в угол, — согласился я. — За тот год, что он был трибуном, ему