– Чего ты кричишь?!

– Потому что ты ставишь меня в один ряд с тупоголовыми нарциссами!

– Я не считаю тебя нарциссом! Я сказала, что такие бывают. Какая разница, что я думаю?

– Я не хочу, чтобы ты внушала моему сыну, что я самовлюбленный придурок!

Андерс резко встал и размашистыми шагами подошел к дивану.

– А я не хочу, чтобы моего сына окружали папарацци и озабоченные фанатки его отца! Чтобы он считал, что это нормально, когда вокруг трутся сотни незнакомых женщин!

– Может, стоило подумать об этом, когда ты сама терлась об меня?!

– Пошел ты к черту, Норберг! – Лида встала и направилась в свою комнату. – И чтобы ты знал: не прошло и минуты, чтобы я не жалела о той ночи!

Она с силой захлопнула дверь и услышала, как в ответ хлопнула дверь Андерса.

Ее колотило от гнева. А ведь Виталик предупреждал, – хотя она прекрасно понимала сама, – что Андерс из другого мира. Он публичный человек, а это диагноз. Публичные люди должны возложить на жертвенный алтарь семью, личную жизнь, близких людей. А она не собиралась становиться жертвой. И тем более жертвовать ребенком.

Лида металась по комнате, пытаясь избавиться от яростной дымки в голове. Но замкнутое пространство выводило ее из себя еще больше. Она не помнила, когда так бесилась в последний раз. Лида привыкла считать себя флегматиком.

Бег. Кроссы в спортшколе всегда как следует прочищали мозги. После пары километров слышишь только ритмичный шорох подошв и собственное дыхание. Минута-другая на переодевание, и Лида выруливала из гаража в направлении Гриффит-Парка.

Вернуться в Россию?.. Глупо. Остаться? Нужно жилье. Две спальни. Хотя бы одну поначалу. У Андерса она не возьмет ни копейки. Хочет быть папой – пусть оплатит частную школу или колледж. И машину, надо вернуть машину. Не прямо сейчас, пока не возьмет другую… Жилье. Московская квартира дает почти полторы тысячи долларов в месяц. Сколько стоит здесь – неизвестно, но не обязательно ведь Лос-Анджелес. Это дорогой город. Есть и уютные северные штаты. Подальше от папарацци. И от него. Миннесота, кажется. Надо посмотреть, сегодня же. Потом удаленная работа. Если поднапрячься – тысячи полторы. Ну, семьсот-восемьсот точно. Жить можно. А после родов можно поискать работу здесь.

Дыхание стало сбиваться, и Лида остановилась. Раньше она бы пробежала больше. Она отдышалась и медленно побрела назад. Икры с непривычки гудели. Собственная слабость вызвала у нее смесь досады и презрения к себе. Она вытерла пот со лба и ломанулась вперед, изо всех сил отталкиваясь ногами от земли.

– Лидия! ЛИДИЯ!!!

Она узнала голос Андерса, но не обернулась. От обиды жгло глаза.

– Стой! – он поравнялся с ней, ухватил за локоть и заставил остановиться.

– Отпусти, мне больно!

– Прости.

Она стояла и тяжело дышала.

– Я весь парк обегал, пока тебя нашел.

– Откуда… Откуда ты знал, что я здесь?

– Твоя машина припаркована у входа. Ты в своем уме? Ты хочешь потерять ребенка?

– Небольшая пробежка.

– Ты носилась, как чокнутая! Я еле тебя догнал! Слушай, извини, что накричал на тебя.

– Мне плевать.

– Это моя больная тема. Я тоже ненавижу зазнаек и не хочу, чтобы меня считали таким. Чтобы ты считала меня таким.

– А я и не считаю.

Он подвел ее к скамейке.

– Я знаю. Ты правда жалеешь, о том, что переспала со мной?

– Да. Но не потому, что ты думаешь, – поспешила добавить она, увидев, как он изменился в лице. – Я люблю этого ребенка, но из-за своего безрассудства я потеряла деда.

– Что? Почему?

– Не совсем из-за этого… Но если бы я не забеременела, он бы не переживал. И меня бы не уволили. А теперь на мне клеймо девицы, которая раздвигает ноги перед знаменитостями ради алиментов.

– Но это же не так!

– А кто в это поверит? Меня всегда будут считать хищной стервой.

– Я же дал интервью, что мы встречались. Ты – журналистка и ни в каких других скандалах не замешана. И какая разница, что говорят и пишут другие?

– Андерс, это такая грязь! Я до сих пор не могу прийти в себя. Наверное, мне стоило принять предложение бывшего.

– Он сделал тебе предложение?

– Да. Хотя знал, что это не его ребенок. Он был готов дать мне семью и спокойную жизнь. Но я отказалась.

– Почему?

– Потому что я решила, что никогда не буду с человеком, которого не люблю.

Андерс молча разглядывал асфальт.

– Мы слишком разные, Андерс. Жить у тебя было глупой затеей. Между нами ничего нет, а ребенок… Ребенку будет лучше, если мы сможем сохранить хотя бы дружеские отношения. А тебе будет лучше встречаться с актрисой, которая привыкла к вспышкам и сплетням.

– Лидия, все люди разные. Давай не будем торопиться. Может, что-то получится. Я хочу видеть, как растет мой сын. Останься на месяц, потом мне, возможно, надо будет ехать в Нью-Йорк, и тогда мы все обдумаем. Глупо принимать решение через два дня из-за дурацкой ссоры.

Она пожала плечами.

– Мы ничего не теряем, – сказал он. – Скоро закончатся съемки, и мы займемся нашими проблемами.

– Хорошо.

– Поехали домой. Мне осталось спать всего два часа. А тебе срочно нужен душ.

– О, да ты джентльмен, – фыркнула Лида.

– Иди, иди, – он легонько шлепнул ее по заду. – На сегодня достаточно ссор.

Через пару дней Андерс появился дома весь в крови. Она запеклась на волосах, лице и шее, но футболка была абсолютно чистой. И Лида с облегчением поняла, что это грим. Она как раз завтракала, но теперь кусок тоста намертво застрял у нее в горле, и аппетит пропал начисто. Андерс заметил ее состояние и развел руками.

– На съемочной площадке какие-то неполадки с бойлером. Я решил не ждать и помыться дома.

– Снимали страшную сцену?

– Как обычно. Мне пришлось вырвать сердце одному бедолаге. Тебе повезло, что я успел вымыть руки, чтобы не испачкать машину.

Он принял душ и снова предстал перед Лидой загорелым и свежим. Достал себе из холодильника продукты и начал сооружать сэндвич. Она смотрела, как с его влажных волос по шее стекают капли, как играют под одеждой мускулы, как длинные крепкие пальцы рвут листья салата… Прерывисто вздохнула и отвернулась. Беременные гормоны ее доконали.

– Почему ты вздыхаешь? – удивился Андерс. – Что-то не так?

– Я… Я просто подумала… Знаешь, ваши съемки… Я ведь ни разу не видела, как снимают кино.