а ясности у Тимофея все еще не было. Поэтому в какой-то момент он достал фотографию женщины с ребенком: образ, который нес идею высшей гармонии в природе. Однако именно это изображение всколыхнуло пространство внутри подозреваемого. А вслед за этим отреагировало и тело — плечи напряглись, кончики пальцев тоже. Так может отреагировать только человек, который испытывает неконтролируемую ненависть к женской природе. Убрав фотографию, Тимофей закончил тот «допрос» и сказал коллегам: «Это он». Те на официальных допросах пошли ва-банк, и обвиняемый в конце концов «раскололся». Дело, где изначально присутствовали только косвенные улики, было раскрыто. Благодаря Тимофею Лотоцкому.

Теперь же все иначе. Не обвиняемый, а несчастный.

Не герой и не жертва.

Вроде вдовец, а жены не знает.

Отец — но словно никогда им и не был.

Свидетель, который хочет помочь, но сказать ему нечего.

Идеальный сюжет для книги, но Тимофей — не автор романа.

Петр Андреевич переводил взгляд с одного изображения на другое. Уговор между ними — никаких слов. Только картинки и молчание. В глубине души Тимофей был рад, что все происходит именно весной, а не, скажем, осенью. Пение птиц, запах свежей травы — вроде и нюансы, но может оказаться, что именно они придадут процессу смысл. Черно-белые фотографии, беспамятство и стремление природы показать, что все вокруг живо и всякое дыхание исходит от живого.

Картинки сменяли одна другую.

Вот промелькнула обнаженная женщина, которая смотрит прямо в объектив. Суровое лицо. Распущенные до плеч волосы. Небольшая, но красивая грудь. И вокруг — темные стены. Снималось где-то в студии.

А вот — тень на мокром асфальте. Мужчина или женщина — непонятно. Скорее всего, мужчина, потому что в руке у него, кажется, чемодан, девушки с такими не ходят.

Посиделки в баре. Тоже черно-белое изображение, и все в этом кафе черное или белое. Фужеры с вином, лица людей. И все их разговоры, скорее всего, — это миллион оттенков серого. На стене слова: «Be Happy» (то есть — «будь счастлив»). В реальности надпись, похоже, была желтой или оранжевой — как пиво в каждом из бокалов, что можно разглядеть на снимке.

Эскалатор метрополитена.

Фотография военного. Стоит в чистом поле.

Десятки снимков, которые при всей своей беспорядочности должны были определить какой-то порядок.

Отложив в сторону последнюю фотографию, Тимофей понял, что не ошибся. Все прошло именно так, как он надеялся.

Внешне Петр Андреевич оставался Петром Андреевичем. Воспоминаний в нем не стало больше. Жена все так же была мертва, и дочь вместе с ней тоже. Но теперь Тимофей понимал, какой вопрос задаст, и подозревал, какой ответ получит.

— Если бы вы убивали этих девушек, что бы делали накануне, перед вечеринкой? — спросил Тимофей.

Собственно говоря, это единственный вопрос, который Петр Андреевич не готов был услышать. Но на который почему-то прекрасно знал ответ.

Прошлое становится понятным

— Убийца был напрямую связан с работой какого-то клуба, — объявил Тимофей, когда через полтора часа вернулся в участок.

Антонов и Варвара уже ждали его в кабинете, поскольку за пять минут до приезда он послал им сообщение в мессенджере: «Есть новости. Встречаемся у меня. Подъезжаю».

Тимофей повесил на вешалку ветровку и сел за свой рабочий стол. Его вердикт был настолько однозначным, что обычно в таких случаях коллеги сразу бросались по указанному следу. Однако на этот раз Тимофею нужно было все объяснить, потому что сами его выводы родились не просто так и не из одного какого-то «ощущения», а из целого комплекса выводов. Каждый из которых, конечно же, ничего общего не имел с уликами, но все вместе сложились в его голове в предельно четкую картинку.

Это было здание, которое не поколебать ветрами. Корабль, над которым не властна ни одна волна. Механизм, в котором все отлажено до предела.

Тимофей решил начать с самого начала:

— Петр Андреевич до хосписа работал охранником. Он, конечно, этого не помнит. Стоял на фейс-контроле и следил за порядком. У него крупное телосложение, лицо — ровно такое, какое бывает у охранника. Мне нужно было понять это сразу, после первой же встречи. Но что есть, то есть.

Тимофей поочередно переводил взгляд то на Антонова, то на напарницу Варвару.

— Что живет в самой сердцевине Петра Андреевича — человека, который одарен с некоторых пор беспамятством? Чувство вины. Можно подумать, оно только из-за жены и дочери, которые, в отличие от него, погибли. Но я уверен, что нет. Первые фотографии, который я показал ему, — снимки убитых, чтобы он «перестал быть вдовцом». Когда он посмотрел на снимки задушенных женщин, тишина перестала быть тишиной. С этого момента для него не существовало жены и дочери: он стал участником истории, к которой имел непосредственное отношение. И главное, что «проснулось» в нем, — та самая «тональность», которая присуща людям, которые не сделали в жизни то, что должны были сделать. В его случае он не предпринял ничего, чтобы спасти этих девушек.

— Прошу прощения, но пока все звучит, как домысел, — сказал Антонов, который, с одной стороны, привык к проницательности своего коллеги, а с другой — ждал, когда же Тимофей-молчальник по-настоящему «проколется».

Варвара же просто слушала — с тем выражением, с каким слушала Тимофея всегда, когда тот делился своими «ощущениями».

И Лотоцкий продолжал ими делиться:

— Почему я считаю, что Петр Андреевич был охранником? Во-первых, он не водитель такси, потому что два снимка из салона автомобиля «проскользнули» мимо него. Во-вторых, он не бармен, потому что такие не заводят семьи, а спиваются. Он не диджей — потому что тогда мы об этом так или иначе узнали бы. Однако он знает, что такое клубы. Любой снимок, который нес в себе «идею» шума, столпотворения молодых людей и саморазрушения — все откликалось в нем. И отзывалось, как у человека, который не понаслышке знает, что такое вечеринки. Потому что для остальных все техно-тусовки — это просто звук, и они понятия не имеют, что же это такое на самом деле.

Антонов поднял руку, поскольку не мог молчать.

— Его семья