— И ничего больше?

— Мне, во всяком случае, об этом неизвестно. Но на другое и рассчитывать не следует. Не забывай, что город после смерти Эхнатона целиком разобрали. — Гейл хохотнула. — Не исключено, что именно поэтому он и был разобран, а не просто разрушен и заброшен. Подумай. Если новые власти узнали о сокровище атонистов, наткнувшись на пару тайников, или потому, что кто-то проболтался…

Лили энергично закивала:

— То они разобрали все по кирпичику, пока не нашли основное хранилище. — Она дотронулась до книги Стаффорда: — А здесь говорится, где был устроен тайник?

Белая бумага от лучей солнца так отсвечивала, что они повернулись к нему спиной, создавая тень.

— В крепости в долине Ахор,[66]— шепотом ответила Гейл. — Сорок локтей под восточными ступенями. В погребальном комплексе. В третьем ряду камней. Под полом большого бассейна площади, окруженной колоннадой.

Лили наморщила нос.

— Довольно расплывчато, правда?

— Это вполне объяснимо, — ответила Гейл. — Если мы правы, то атонисты рассчитывали вернуть утраченное очень быстро. Им не требовалось точного описания, только aide-memoire.[67]

— А как насчет названий этих мест? Секака, гора Гризим, долина Ахор?

— Они все расположены неподалеку от Иерусалима, — признала Гейл. — Но это тоже не должно удивлять. Я имею в виду, что если наша гипотеза верна, то мы имеем дело с двойным переводом. С египетского на древнееврейский, а с него на английский. И все эти места первоначально обозначались только согласными, потому что в алфавите и египетского, и иврита не существовало гласных. Поэтому когда переводчики сталкивались с названиями, которые не очень подходили под их представления, они их подгоняли под то, что казалось им верным. Это — вполне естественно, правда? Возьмем, к примеру, местное царское вади.[68]Раньше оно носило название «долина горизонта» или, по-египетски, — «долина Ахета». Разве трудно допустить, что в переводе это место стало называться «долина Ахора»? Или что Секака в оригинале была Саккарой?[69]

— Но я считала, что Саккара находится недалеко от Каира.

— Это так, но название происходит от имени бога мертвых — Сокара, которому поклонялись во всем Египте. Захоронения часто…

Сзади послышался скрип песка от шагов. Она захлопнула книгу и обернулась: к ним приближался Стаффорд, обвешанный камерами.

— Невозможно оторваться? — самодовольно поинтересовался он.

— Невозможно, — призналась Гейл. — Она просто поразительна.

— Вот поэтому я ее и написал. — Он посмотрел на часы и кивнул в сторону машины. — Скажите, когда будете готовы, — сказал он, укладывая аппаратуру на заднем сиденье. — Мы вообще-то работаем по графику.

Петерсон находился на прежнем посту, когда на шестом этаже неожиданно распахнулись двери на балкон, и появился испуганный Нокс, выглядевший так, будто только что узнал неприятную новость. Через мгновение в дверях подъезда показался человек, одетый в джинсы и кожаную куртку. Паскаль. Больше некому. Тот глубоко затянулся сигаретой, выбросил окурок на тротуар, взобрался на черный с хромом мотоцикл и уехал, махнув Ноксу рукой на прощание. Нокс перегнулся через перила и приветственно помахал рукой вслед. Наблюдая за ним, Петерсону ярко представилось, как тот, перегнувшись, теряет равновесие, тщетно пытается удержаться и летит навстречу смерти. К таким видениям Петерсон относился очень серьезно. Люди без веры и слабые духом считали молитву способом упросить Бога дать им то, чего они жаждали. Но истинный смысл молитвы заключался не в этом. Истинный смысл заключался в том, чтобы верующие могли узнать, чего именно от них хотел Господь.

Человек, доведенный до отчаяния гибелью близкого друга, в которой он винил себя. Да! Люди поймут, почему он решил покончить с собой и выбросился с балкона вниз.

Он дождался, пока Нокс не вернется в квартиру, вылез из «тойоты» и не спеша направился к подъезду.

Он всегда чувствовал спокойствие, когда выполнял волю Господа.

— А я уже решил, что никакой спешки нет, — заметил патологоанатом, шагая с Нагибом по мрачным коридорам в свой кабинет.

— Ходят такие разговоры?

— Да. И я их слышал.

Нагиб пожал плечами:

— Мой босс считает, что сейчас не самое лучшее время для этого расследования.

— А вы с ним не согласны?

— У меня есть дочь.

Патологоанатом согласно кивнул с серьезным видом:

— У меня тоже.

— Вы… еще не начинали?

— По плану она стоит после обеда. Но если хотите, я могу передвинуть на пораньше.

— Я был бы признателен.

— И еще одно, — сказал патологоанатом. — Это не связано с причиной смерти, но может вас заинтересовать.

— И что это?

— Мой ассистент, когда осматривал, нашел мешочек на шнурке вокруг шеи.

— Мешочек? — нахмурился Нагиб. — И в нем что-то было?

— Осколок старой статуэтки, — подтвердил патологоанатом. — Можете его забрать, если хотите.

Возвращаясь в квартиру, Нокс заметил свое отражение в балконной двери. Не очень приятная картина. Он прошел в ванную и разделся. Бинты выглядели потрепанными и серыми — совсем как он. Он намылил губку и тщательно протер ею вокруг повязок, смыв потом пену чистой водой и часто морщась, но не столько от боли, сколько от мыслей об ужасной новости про Омара.

Он вышел в комнату. Он спал в этой квартире сотни раз после затянувшихся до поздней ночи бесед, и его ничуть не смущало занять чистую рубашку. Но дверь в спальню Огюстэна была закрыта. И теперь он вдруг вспомнил, как перед самым уходом Огюстэн вернулся в спальню и пробыл там с минуту, а потом тщательно затворил за собой дверь. Не исключено, что там кто-то находился. Такое случалось и раньше. И хотя Огюстэн не особо пытался это скрывать, но, возможно, у того, кто был за дверью, имелись другие соображения.

Нокс помедлил, не желая никого беспокоить, потом вспомнил, как пахнет от его рубашки. Поняв, что ни за что ее не наденет, Нокс решился осторожно постучать. Никакого ответа. Он постучал погромче и позвал. По-прежнему тишина. Он чуть приоткрыл дверь, заглянул в щелку и потом распахнул настежь, застыв от изумления. Квартира Огюстэна всегда была очень красноречивой. Как он сам говорил, место, куда можно приводить женщин, но где они не захотят остаться. От этого не осталось и следа. Лучи утреннего солнца струились сквозь ослепительно чистые стекла на толстый красно-коричневый ковер и новую огромную кровать, сверкающую желтой медью. Со стен исчезли старые облезлые обои, а сами стены были тщательно выровнены и покрашены в небесно-голубой цвет. Кругом висели литографии египетских достопримечательностей. Ослепительной белизны карнизы, плинтусы и сам потолок. Одного цвета с ковром тускло отсвечивающее красное дерево шкафа. Подобранные в тон туалетный столик и стул. Глядя на спальню, он только сейчас сообразил, что в гостиной тоже сделан ремонт и на полу там новое покрытие, хотя общая картина и не выглядела такой экстравагантной. Он просто был не в себе, чтобы сразу заметить.