— Все правильно, — ответил Уве, внимательно глядя на Медведиху. — Все правильно, госпожа Этиль. Я действительно палевый волк.

Он смотрел так, словно слова Медведихи как-то обнаружили их тайное родство, и оба этому обрадовались.

— Бургомистр тоже знает, к сожалению, — сказала Аделин. — И главные семьи города, которые дружили с отцом. Впрочем, им известна только часть правды. Когда Уве родился таким, отцу помогали доставать артефакты исцеления, — она вздохнула и добавила, глядя брату в лицо: — Иначе ты бы уже умер, Уве. Отец тогда сказал, что артефакты вычистили твое оборотничество, но отняли разум. Поэтому все считают тебя сумасшедшим, а не оборотнем. Будь иначе…

Она не договорила.

Ощущение паука в темноте стало ярче и острее — только теперь в этом пауке проступали человеческие черты: холеное светлокожее лицо, аккуратные усы и бородка, гладкие руки, унизанные перстнями: этакий набросок благородного господина с журнальной картинки. Бастиан видел перед собой открытые двери дома Аделин и Уве — и в то же время перед ним клубилась мгла, и паук в ней все плел и плел свою паутину.

— Мне нужны они все, — произнес Бастиан, сжав руку Аделин. — Составь список, пожалуйста. Вспомни.

Аделин посмотрела ему в лицо, кивнула, и в ее взгляде Бастиан наконец-то увидел тепло настоящей надежды.

***

Аделин проснулась ранним утром от того, что в открытое окно влетел Кусь, сел на столбик кровати и замурлыкал. Привычный комочек ненависти ко всему живому исчез, и сычик выглядел ласковым и невероятно довольным жизнью.

— Сегодня я выхожу замуж, — сказала Аделин вслух. Просто чтобы окончательно в это поверить.

Она никогда не стремилась к замужеству и взаимной любви. Понимала, что есть вещи, которых никогда не получит — и поэтому отказалась от желания недостижимого. Никто в здравом уме не полюбит ведьму и не женится на ней, значит, надо смириться с этим и жить дальше. Не хвататься за призрачную возможность отношений, а следить за братом, управлять домом и быть просто законопослушной ведьмой.

Но сегодня Аделин выходит замуж. Что бы сказал об этом отец? Он обрадовался бы, конечно. Он ведь любил ее и, умирая, жалел, что так и не увидел внуков.

«Как мы будем жить дальше? — подумала Аделин. — Где мы будем жить? Здесь?»

Ей стало как-то не по себе, когда она представила, что в ее доме будет жить еще один человек. Близкий человек. Это понимание разрушало ту броню одиночества, которая сковала Аделин. Оно делало ее открытой — но не слабой.

Это было удивительно.

В дверь осторожно постучали: вошла Мари с огромным шуршащим пакетом. Кусь вздыбил перья и гневно закричал — так, на всякий случай, чтобы не забывали, кто тут главный.

— Господин и госпожа Арно приехали, миледи, — сообщила Мари. — Вот, здесь платье, а еще госпожа Арно привезла своего куафера. И цветы уже несут! Господи помилуй, белые розы, да такие дорогущие!

«Восемьсот карун за цветы», — вспомнила Аделин слова полицмейстера, и вдруг ей сделалось легко и очень весело, настолько, что захотелось танцевать и петь. Такое же возбуждение охватывало ее накануне ночи святого Жофрея, оно поднимало от земли и делало очень чистой и очень свободной. Энергия пульсировала в кончиках пальцев, требовала выхода, и Аделин хлопнула в ладоши.

Облако тропических бабочек взвилось над кроватью, закружилось, рассеивая золотую пыльцу и аромат зеленого чая, и Мари восторженно воскликнула:

— Ах, миледи! Ну что за чудо!

Бабочки мягко выплыли в окно, и Аделин услышала, как кто-то удивленно ахнул и зааплодировал. В следующий миг она поняла, что сделала, и рассмеялась — магия возвращалась к ней, Аделин поправлялась.

Свадьба! Чудо! Все будет хорошо.

Шелк свадебного платья был воздушным и невесомым: когда Мари вынула его из пакета, то Аделин показалось, что оно может улететь, подхваченное порывом летнего ветра. С открытыми плечами, украшенное богатой вышивкой и мелкими полупрозрачными камешками по вырезу, платье легко окутало фигуру Аделин, и, посмотрев в зеркало, она не узнала себя.

Мари захлопала в ладоши, и на ее глазах появились слезы.

— Ах, миледи! — воскликнула она. — Какая вы красавица!

Аделин смотрела на свое отражение — светловолосая девушка перед ней была незнакомкой. Привыкшая быть сдержанной и спокойной, привыкшая держать чувства под замком, как всякая ведьма, Аделин вдруг поняла, что может стать и такой: радостной, нежной, восторженной.

— Отец был бы счастлив, — сказала она. Мари кивнула и вынула из пакета кокетливые белые туфельки, расшитые золотыми розами.

— Да, миледи, — кивнула она. — Как жаль, что он не дожил до этого дня. Он так вас любил!

Потом Мари пригласила куафера, которого привезла с собой Медведиха — маленький, чернокожий, с пышно взбитыми белыми волосами, он усадил Аделин на стул и принялся колдовать. Он втирал в ее светлые пряди какую-то зеленоватую смесь, которая пахла спелым яблоком — волосы от нее мгновенно почернели, и Аделин испуганно вскрикнула. Но над ее головой вдруг всплыло облако серебряных искр, и волосы снова посветлели, сделались пышными и блестящими и слегка завились. Куафер удовлетворенно кивнул и взялся за расчески, шпильки и щипцы. Тугие локоны плавно легли на плечи, куафер подхватил несколько прядей заколками с настоящими цветами, и Аделин вдруг подумала, что именно так и должна выглядеть — свободно, красиво, чувственно.

— Священник уже едет! — сообщила Мари, и Аделин невольно вздохнула с облегчением. Ей не хотелось выбираться в город — с нее хватило и вчерашнего всеобщего внимания. Аделин до сих пор чувствовала на себе взгляды зевак, и голова периодически начинала наливаться тяжестью и пульсировать болью.

Домашнее венчание — как раз то, что нужно. Аделин вспомнила, как отец венчался с матерью Уве: дома, в гостиной, где передвинули мебель и освободили место для свадебного ритуала. А она, пятилетняя, тогда отказалась выходить, и отец разрешил ей дичиться. И Аделин сидела на лестнице, смотрела на невесту — очаровательную, черноволосую, с большой тяжелой грудью, которой было тесно в плену корсета — и боялась, что после праздника эта женщина выбросит ее из дома.

Кому понравится такое неприятное напоминание о прошлом мужа, как маленькая незаконнорожденная ведьма?

Но к искреннему удивлению Аделин, мачеха отнеслась к ней с неожиданным и очень искренним теплом. Они быстро подружились. Не навязываясь сироте в матери, госпожа Флер просто проводила с ней много времени. Она ходила с Аделин в поля и рассказывала о цветах и растениях, они вместе запускали воздушного змея и ловили стрекоз, собирали мелкую луговую землянику и варили варенье, а когда мачеха узнала, что ждет ребенка, то сказала: