стихи, как, наверное, тогда большинство любителей, то из старых, зачитанных до дыр книг, а то у кого-нибудь из альбома. В них бурлила сама жизнь, кипела сама молодость:

«Цветите, юные, и здоровейте телом!

У вас иная жизнь. У вас другой напев.

А я пойду один к неведомым пределам,

Душой бунтующей навеки присмирев».

Или:

«Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым».

Еще:

«Отговорила роща золотая

Березовым, веселым языком.

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком».

У меня была своя гармонь, и я часто под ее аккомпанемент деревенской ночью, идя домой с гулянья, напевал эти стихи. А подойдя к своей избе, я еще целый час распевал их под своими окнами, сидя на скамеечке. Ума сейчас не приложу, почему меня не ругали ни мать моя, ни соседи, что я нарушал их ночной покой. То ли настолько уставали они от работы, что спали без задних ног, то ли спокойнее и добрее тогда люди были. Мне кажется, тогда и ночи-то красивее были: одинокая луна, тишина, цветущие вишни и сирень в садах и палисадниках, и лишь слышится пение соловья, от которого замирает сердце. Или рассвет: на небе догорают звездочки, а вдали за лугом широкий пруд и синяя дымка посреди него. Мне всегда казалось, будто Сергей Есенин лично мою деревню так красиво воспел. И как будто выражал именно мои мысли и чувства. И большинству людей думается так. Потому он и любим народом. И не только русским. В то время стихи Есенина очень редко издавали. И писали о нем мало. Но любителей поэзии его было очень много. И в разных кругах. Я знал двоих горьковчан, которые на свои деньги приобретали сотни, если не тысячи, различных книжек стихов Есенина и о Есенине на различных языках, статуэтки Есенина, значки. Всему этому они специально выделяли свои комнаты. Один любитель по фамилии Вагнер, ныне покойный, работал он в драмтеатре. И жил на улице Грузинской. Другой — с Автозавода. Фамилию его я запамятовал. Последний подарил мне 6 июля 1976 года толстую брошюру о С. Есенине (автор — С. Кошечкин) с надписью: «Для коллекции Есенинианы». Подпись неразборчива. А Вагнеру я сам подарил редкий в то время значок с С. Есениным. Но Вагнер мне отдал за него деньги, сказав: «Здесь все приобретено мной только за деньги».

Я трижды ездил в село Константиново, на родину Сергея Александровича, когда еще живы были его родные сестры Катя и Шура. Четвертый раз я был там в 2002 году. В 1971 году Александра Александровна написала мне на титульном листе книги стихов С. Есенина дарственную надпись: «Евгению, Валентине и Светлане Молостовым на добрую память. Александра Есенина 19.09.71 г.». Я тогда очень интересовался Есениным. Поэтому переписывался с поэтами — современниками Сергея Александровича — с Василием Казиным и Александром Жаровым. С Василием Казиным даже встречался у него на квартире, и он мне тоже на своей книжке стихов поставил автограф. А Александр Жаров мне прислал свое фото, на котором он вдвоем с Юрием Гагариным, и стихотворение собственноручное на смерть Сергея Есенина.

В конце заметки хочется воспользоваться случаем и сказать, что у С. Есенина есть стихотворение «Клен ты мой опавший». В нем есть такие строки:

«И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,

Утонул в сугробе, приморозил ногу».

И так в книжках публикуют вот уже полвека: «выйдя на дорогу». Это ошибка не Есенина, а составителей книг. Надо не «выйдя на дорогу» публиковать, а «не найдя дорогу».

«…И, как пьяный сторож,

Не найдя дорогу,

Утонул в сугробе,

Приморозил ногу».

Потому что, как можно выйти на дорогу и утонуть в сугробе? У меня раньше была старая пластинка, на которой певец Александр Вертинский исполнял эту песню именно так: «И, как пьяный сторож, не найдя дорогу, утонул в сугробе, приморозил ногу».

После впечатлений от одной из поездок в село Константиново и посещения могилы С.А. Есенина в Москве на Ваганьковском кладбище, где тогда каждый воскресный день с утра до вечера толпы поклонников поэзии читали его стихи, я написал свое стихотворение.

Вот оно:

Однажды утром по росе

Бродил я с думой неизменной:

«Мы в этом мире тленны все –

Зато поэзия нетленна».

Но как раскрыть мне тайну строк,

Взамен принять какие муки,

Чтоб наконец постичь я смог

Их заколдованные звуки.

Внимают им и зряч, и слеп.

Они и в будущем, и ныне,

Как голодающему хлеб,

Как путнику родник в пустыне.

О, мать поэзия, она –

Весны бушующие реки.

И в ней такая глубина,

Что не достать мне дна вовеки.

P.S. Когда впервые посетил могилу поэта С.А. Есенина, я с тоской в душе обнял холодный памятник его и прошептал: «Благослови». Далее у меня замерло сердце. Я не знал, что еще сказать. Слишком я полюбил его стихи и его, как человека.

Дорогая Н. Решетовская

Совершенно случайно мне довелось прочитать Вашу книгу «В споре со временем», 1969–1974 гг.

Может быть, мои высказывания не важны для Вас, но велит мое сердце написать Вам и похвалить Вас, поскольку Вы — настоящая писательница. Писательница от природы самой. Общее содержание и настрой этой книги изумительны.

Спасибо Вам за нее. Читая ее, я так волновался, что глотал таблетки — папазол и элениум. Вы, если можно так сказать, несчастливая счастливица. Ваше счастье трудное и тяжелое. Оно добыто кровью и нервами.

Написать Вам можно было бы очень много, но я остановлюсь на этом. Боюсь у Вас отнимать время. Да и не уверен, дойдет ли до Вас это письмо.

Привет Вам и всякие добрые пожелания.

P.S. Если Вы сами придумали и название этой книги — Вы гений. Единственный в ней недостаток — это отсутствие Вашего имени и отчества.

Несведущему: Н. Решетовская — первая жена Александра Исаевича Солженицына.

Май 1975 г.

Мое письмо до Н. Решетовской не дошло. Его вернули мне надорванным.

О Сахарове А.Д

Впервые я узнал о высылке А.Д. Сахарова из Москвы к нам в Нижний не из «голоса Америки», как это обычно тогда случалось, а по слухам людей, поносивших его в пух и прах за то, что он писал какие-то политические статьи, оскорбляющие советский строй, а его супруга Елена Георгиевна Боннэр возила их в Москву