этом времени процедуры дополнительной эмиссии были проще, чем в оставленном мной будущем.

А в начале августа я, несмотря на кризис и падение рынка, выбросил на рынок ионисторы и всю сопутствующую технологическую цепочку, включая электрические маршрутки — «бусики», зарядные станции и прочее.

Ионисторы настолько «пришлись ко двору», что, несмотря на общее падение рынка акции шунгитовой компании резко пошли вверх. Разумеется, бывшие акционеры тут же стали требовать вернуть им их акции, «отобранные обманом». Мы только посмеялись, но тут вмешался лично царь. А вернее — стоявшая за ним толпа придворных и родственников. Пожалуй, впервые меня тут «кинули» так нагло. Но ничего сделать не удалось — даже моя великосветская «крыша» не пошла против ясно выраженной воли царя.

— Вам совершенно не о чем беспокоиться! Пока я — министр двора, вмешиваться в вопросы производства и сбыта мы не будем. Интересует лишь своевременность выплат дивидендов и их размеры.

Рука жены снова предупреждающе легла на мою ладонь, но я и без напоминаний молчал. Разговор продолжил Александр Михайлович:

— К сожалению, сам по себе запрет на иностранное участие в акционерном капитале уже нарушил предварительные договоренности. Мы и наш американский партнёр планировали провести крупный займ под залог этих акций. Однако запрет заставляет нас искать иные пути, куда более сложные и дорогие.

— Такова воля Его Величества — повторил министр. — Но более мы в ваши планы не вмешиваемся. Работайте, как вам кажется целесообразным! Мы задаём лишь желаемый размер дивидендов!

Поскольку все молчали, я, наконец, тоже высказался, тщательно подбирая слова:

— Разумеется, господин барон! Мы будем работать. В конце концов, не зря же Создатель не только расположил шунгиты в этих местах, но и надоумил, как из этого плохо горящего уголька делать устройства, нужные всему миру!

Усы министра от моей фразы как-то странно перекосились. Похоже, он вполне расслышал намёк на то, что без меня им не обойтись. И намёк этот ему совершенно не понравился! Возможно, я все несколько перебрал с вольнодумством, но положение спасла моя бесценная супруга:

— Господин барон, умоляю вас! Постарайтесь, чтобы планы общества больше не менялись. И вы увидите, как мы умеем работать. И делать деньги, как говорят американцы. Для всех акционеров!

— Гхм… — министр пожевал губами, подумал, и ответил решительно: — Сделаю все от меня зависящее, сударыня.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Разумеется, я не мог сам перерабатывать тысячи тонн шунгита. И, разумеется, это была уже не лаборатория, а опытное производство.

Нет, работал там низовой персонал. Заряжал шунгит в бункера, следил за аварийной сигнализацией и, при нужде, все аккуратно отрубал. А охрана следила за тем, чтобы персонал не лез, куда не положено. Я же настраивал само производство, которое мы максимально автоматизировали. Но мне приходилось лично контролировать настройки аппаратуры и многое другое…'

Беломорск, 6 января (19 января) 1902 года, воскресенье

Пробный забег пришлось отложить до полудня. И не потому, что с утра все в церковь пошли. Семецкий был умеренно религиозен, и хотя в Господа нашего верил, но пропустить церковную службу ему доводилось достаточно часто. Потому как долг службы военной он ставил куда выше.

Да и стайка «Прогрессоров», помогающая выкатить агрегат на лёд и приготовить к старту, вообще была готова хоть с раннего утра прийти. В церковь-то можно и в субботу сбегать, там специально отдельно служили для тех, кто воскресным утром на смену заступает.

Нет, дожидались именно полуденного солнышка. Шухов сказал, что без яркого света он качества съёмки не гарантирует. А другими способами точно определить максимальную скорость агрегата всё никак не получалось, выходил разбег в целый десяток вёрст в час.

Но вот, наконец, мотор, почихав немного, прогрелся, загудел, а потом и оглушительно взревел. Пропеллеры раскрутились и машина начала плавно разгоняться.

Хотя Воронцов упорно называл этот агрегат самолётом, Семецкий ехидно парировал: «Какой же он самолёт, если он у вас не летает? Это самокат получается!» И предпочитал называть агрегатом или машиной. С этими агрегатами Воронцов возился уже почти два года. Причём эксперименты параллельно шли в в двух местах. Профессор Жуковский никак не хотел уезжать из Москвы[9], а Воронцов хотел, чтобы эксперименты велись в Беломорске, у него под присмотром. Когда же выяснилось, что Жуковский считает правильным линию развития планеров Лилиенталя — то есть ажурных коробок из тонкой ткани, тяг и реек, а Воронцов — строительство прочных и тяжёлых планеров (над ним ещё смеялись, что он построит «паровоз с крыльями»), Натали предложила компромиссный вариант — сделать ДВЕ группы. Одна будет в Москве развивать «коробочки из тряпок и реек», а вторая в Беломорске — «паровоз с крыльями». При этом Воронцовы финансируют обе группы и строительство двух аэродинамических труб, снабжают их необходимыми материалами и моторами, а Жуковский выдаёт идеи и привлекает людей.

Кроме того, как руководитель безопасности Холдинга, Юрий знал, что Воронцов финансирует явный и скрытый сбор сведений обо всех конкурентах в области воздухоплавания тяжелее воздуха, особенно упирая на развитые страны — Францию, Великобританию, Германию и САСШ, но не упуская из виду и Австро-Венгрию с Италией. Особенно он почему-то интересовался экспериментами неких братьев Райт. Впрочем, те пока что вели эксперименты только с безмоторными планерами. И упёрлись в проблемы с управлением полётом. Воронцов ещё приглашал «чудо-сыщика» Ника Картера, чтобы поподробнее разузнать про их наработки по перекашиванию крыла для управления полётом в продольной оси самолёта. Получив описание и рисунки, он стал решительно настоял, чтобы в российских планерах тоже были применены аналогичные решения.

В результате, в декабре, как только лёд устоялся, в Беломорске стали обкатывать очередную модель самолёта. Вот только она оказалась «перетяжелена», как говорили инженеры. Ради мощного мотора (семьдесят лошадиных сил и восемьдесят пять килограммов веса, не хухры-мухры!) конструкцию существенно упрочнили. Для лучшего разгона лыжи покрыли специально для этого сваренным пластиком — политетрафторэтиленом.

Очень полезная оказалась штука, несмотря на головоломное название. Его быстренько сократили до простого «тефлона». Лыжи стали скользить лучше. Вот только достичь скорости отрыва все равно не удавалось. Расчёты и эксперименты показывали, что самолёт должен отрываться от земли, но на деле удавалось лишь слегка оторвать ото льда одну лыжу.

В результате группа