— Ты вернешься, ты еще вернешься, да?

— А ты? — только и смог выговорить Фуке, в горле у него стоял ком.

— Я вернусь, брат, вернусь!

Пассажиры с умилением смотрели на отца с дочкой, а Фуке чувствовал, что не заслуживает доброго отношения. «Странный у тебя друг», — сказала Мари с оттенком презрения, и ему стало неприятно. Он подумал о Кантене: в Бланжи он будет, как когда-то, болтаться по вокзалу и приставать к каждому встречному, точно паяц, развлекающий публику старым номером. День поминовения мертвых — самое подходящее время. Поиграем в привидение…

— Я вижу, ты носишь свитер, который я тебе прислал, — сказал он с плохо скрытой горечью.

— Да, каждый день, — не моргнув глазом, ответила Мари.

Первый обман, причина которого ему непонятна, сколько еще их впереди? Прошел только час, а он уже был на пределе. Но Мари, с безошибочным чутьем ребенка, умеющего найти слабую струнку, притворилась крохотной девочкой и, прижимаясь к отцу, попросила:

— Расскажи мне сказку.

Фуке сказок не знал.

— Ну придумай, ты же мне придумывал, когда я была маленькой, — лепетала она.

И тогда он рассказал ей про обезьяну зимой.

— Это не сказка, а быль, — начал он, — я услышал ее недавно от одного знакомого. В Индии или в Китае с наступлением холодов в городах появляется много обезьянок, их находят в самых неподходящих местах. Они забредают туда из любопытства, из страха или от отчаяния. Тамошние жители верят, что у обезьян тоже есть душа, поэтому собирают деньги и платят, чтобы их отвезли назад, в родные леса, к их друзьям и привычной жизни. И вот из городов в джунгли едут целые поезда обезьян.

— А ты сам таких видел?

— Одну уж точно видел.

— Обезьяна-обезьяна, повторяет за людьми, — выпалила Мари.

— Что-что?

— Так у нас ребята дразнятся.

Вид из окна загородили бетонные стенки. Поезд миновал стрелки и развилки, лес электрических мачт с лианами проводов и ехал теперь по глубокому желобу, ведущему к пригородным станциям.

— Подъезжаем к нашим джунглям, — сказал Фуке.

Они предстали перед ним во всей своей красе и неоновом блеске, едва он очутился на вокзале Сен-Лазар. У ступеней сидел безногий нищий самого жалкого вида, дребезжащим голосом пел какую-то песенку и тянул руку за подаянием. Мимо прошел господин в роскошной шубе, не видя или не желая видеть эту протянутую руку. Но, сделав несколько шагов, Фуке поймал себя на том, что сам насвистывает песенку нищего и она ему даже нравится. Странные джунгли, странная милостыня!

«Кантен ведь тоже, можно сказать, перенял мою песню, — подумал он. — Может быть, вместе с ней он взял и мое бремя и теперь нищий, то есть я, сможет снова встать на ноги?»

Мари уже подходила к такси, но Фуке вдруг остановил ее — ему припомнились маршруты Альбера:

— Давай, дочурка, лучше поедем на автобусе, посмотрим вместе на Париж.

— Мы попадем в пробки.

— Ну и хорошо.

— Папа, — сказала Мари, — я не хочу возвращаться, не хочу обратно в пансион. Там все слишком большие.

— Ты права, — ответил он. — Попробуем начать жизнь сначала.

— Ты придешь к нам?

— Завтра… может быть.

Однако в тот же вечер он подошел к дому Клер, увидел темные окна и не решился позвонить. Может быть, завтра…

Он снял номер в ближайшей гостинице. Пусть Клер об этом не знает, но они будут слышать одни колокола, принадлежать одному приходу, а это уже кое-что.

Он долго стоял у открытого окна, слушая звуки родного леса, в который вернулся, потом закрыл створки, подошел к зеркалу и сказал сам себе:

— И вот наступила долгая зима…