Не понимаю.

Она снова приподнимается и смотрит на меня. У нее потрясающе красивые швы на шее.

— В то воскресенье, после Хэллоуина, почему ты отправился гулять?

Отвечаю на наречии Энди, что не знаю. Просто было невтерпеж выйти на улицу.

— Ты чувствовал тревогу?

Киваю.

— Решимость?

Снова киваю.

— Чувствовал себя другим человеком?

Мысленно возвращаюсь в то воскресенье, вспоминаю, что в конечном итоге заставило меня выбраться из погреба, и киваю в третий раз.

Рита садится в постели, тянется к прикроватной тумбочке, задев меня своими упругими розовыми сосками. Внизу живота появляются знакомые симптомы, и я задаюсь вопросом, удастся ли мне на этот раз выдержать дольше пяти минут.

У Риты в руке пустая банка.

— В тот вечер, когда мы встретили Рея, каждый из нас умял по банке. Джерри не ел, только мы с тобой.

Я рассеянно киваю, вспоминая, как хороша была оленина, как сочна и как мне хотелось еще.

— Сколько банок ты съел? — спрашивает Рита.

Задумавшись на минуту, я подсчитываю, сколько раз я был у Рея, сколько банок он давал мне с собой, и показываю четыре пальца, а затем прибавляю еще один.

— А я три, — сообщает Рита. — И буквально после первой банки я почувствовала, как внутри что-то появилось. Осмысление. Понимание…

— Осознанность, — подсказываю я, но у меня выходит: «Асо-на-ннась».

— Вот именно. А теперь гляди… — Она показывает мне руку.

Впервые я замечаю, что швы на ее правом запястье исчезли. Остался лишь затягивающийся шрам.

— Последние несколько дней щипало, а сегодня швы просто отвалились.

Провожу пальцем по розовой поверхности шрама, и мистер Крепыш опять тут как тут. От Риты это тоже не ускользнуло; она седлает меня, перекидывает ногу и прижимает коленки к моим бокам.

— Знаешь, о чем я думаю? — шепчет она, щекоча губами мое ухо.

Мотаю головой. Я и на своих-то мыслях с трудом могу сосредоточиться, где уж мне угадать, о чем думает она.

— Подозреваю, что в банках вовсе не оленина.

— А то ше?

Хотя, кажется, я уже знаю ответ. Возможно, я с самого начала подсознательно чувствовал это и лишь позволял себе думать по-другому.

— Человечина, — шепчет она мне в ухо, ее бедра скользят по моим бокам, и меня снова обволакивает невообразимое тепло, превосходящее все прежние плотские удовольствия.

Мой разум потрясен.

Я забываю о пустой банке, о том, что в ней когда-то было человеческое мясо, и сосредоточиваюсь на Рите, на ощущениях от льнущего ко мне тела. Ищу запястье с недавно затянувшимся швом, впиваюсь в него губами. Рита стонет и просит сделать это снова. «Высоси меня», — шепчет она. Надо срочно отвлекаться, чтобы враз не потерять контроль.

Спорт я никогда не любил, и бейсбол тут не поможет. А мысли о мертвых собаках в канаве слишком уж точно бьют в цель. Ловлю себя на том, что начинаю перечислять в голове названия всех известных мне фильмов о зомби. И кончаю, едва успев вспомнить три картины Джорджа Ромеро.

— Кто начнет сегодня? — спрашивает Хелен.

Мы с Ритой переглядываемся и глупо улыбаемся. Рядом с нами расположился Джерри, его ободранное в аварии лицо стало гораздо светлее и не такое воспаленное, как несколько дней назад, но он, похоже, не замечает. Напротив Джерри сидит мрачный Том, его правая рука, покрытая черными волосами, на два дюйма короче левой. Возле него Наоми и Карл. Эти двое почти не изменились: Наоми с зияющей глазницей, Карл расковыривает открытые ножевые раны. А Лесли (она единственная из новичков присоединилась к нам) вяжет покрывало.

На доске фраза: «ПОВЕРЬТЕ В СЕБЯ».

Впервые со времени моей аварии мне кажется, что я действительно верю.

После того, как до меня дошло, что мы едим, идея поедания человеческой плоти немного смущала. Скорее, это вопрос этики, чем вины. Как-никак, я сам лишился статуса живого всего чуть больше четырех месяцев назад. Но с учетом тех перемен, что произошли со мной с того времени, как я впервые попробовал «роскошное рагу», мне хочется пересмотреть свое отношение к этической стороне дела.

Недавно мы с Ритой обнаружили, что поедание человечины оказывает оздоровительное воздействие не только на телесные раны. Мы оба чувствуем изменения внутри себя, в наших телах и головах, словно после короткого замыкания цепь восстанавливается. Медленно, но верно возвращается энергия.

Мы также обнаружили, что секс между зомби стократ превосходит секс между живыми.

Как Мp3 по сравнению с кассетным магнитофоном.

Как купейный вагон по сравнению с плацкартным.

Как филе-миньон по сравнению с говяжьим фаршем.

Впрочем, сперва я решил, что это всего лишь восторг от возможности снова испытывать физическое удовольствие. Но Рита тоже это отметила. До или после того, как она десять минут билась в оргазме, не знаю, однако думаю, что именно это и стало для нее решающим фактором. А меня осенило, когда мы за час успели пять раз заняться сексом.

Непременно следует поработать над выносливостью.

Я словно семнадцатилетний мальчишка, который спешит к подружке, чтобы потрахаться, пока ее мать на работе. Или тайком приводит ее в винный погреб в доме родителей, пока те сидят наверху и не замечают приглушенных криков страсти. Честно говоря, подозреваю, что им было бы все равно, даже если бы они и знали. Лишь бы я не тащился на улицу отстаивать свои права и отказался от попыток прокатиться на общественном транспорте.

— Может, кто-нибудь изъявит желание поделиться с группой чем-то личным? — спрашивает Хелен.

Рита смотрит на меня так, словно хочет попробовать новую позу, и я прыскаю.

— Мне кажется, или на самом деле что-то происходит? — спрашивает Наоми.

— О чем вы? — не понимает Хелен.

Наоми окидывает взглядом комнату, на миг ее единственный глаз задерживается на нас с Ритой.

— Точно не знаю. Но что-то не так. Я чувствую.

— Ага, и я, — подхватывает Джерри. — А я думал, что обкурился…

— И я, — кивает Том, пальцы на его руке — той, что короче, — сводит судорогой. — Э-э, только я не обкурился.

Я и Рита съели пять и три банки соответственно, а Том с Джерри — каждый по две, если я правильно считаю. У остальных в группе было лишь по одной банке. Они и не знают того, что знаем мы с Ритой.

— Не думаю, что ощущаю себя по-другому, — размышляет Лесли. — Но вообще мне все это в новинку. Что я должна почувствовать?

Ее вопрос повисает в воздухе.